Артем сбросил газ, правил ближе к берегу, скальными обрывами нависавшему над черной водой. Далеко вверху темнели кедры, затаившиеся, угрюмые.
Показался узкий заливчик, в глубине его каменные ворота вели в бухточку. Место Артему понравилось: тихое, малозаметное с расстояния. Он заглушил мотор, сел на весла. Стараясь не греметь уключинами, погнал лодку в бухту.
Грести вскоре стало неудобно. Концы весел скользили по торчащим из воды острым камням, сдирали с них бурые хлопья водорослей. Тогда он одно весло убрал, другим отталкивался.
Проход постепенно сужался. Скалы уже нависали над самой головой, черны и мокры. Одуряюще пахло папоротником, гнездящимся в расщелинах. Скользкие, красноватые листья бадана задевали лицо, Артем вздрагивал от их прикосновений.
Под днищем натужно заскрипело, и лодка встала. Артем поежился, представив, что с ним станет, если вылезет на скользкие камни, возле которых круто начиналась глубина. Он вынул из уключины весло, попробовал столкнуть лодку с камня, но безуспешно, та засела прочно, будто клин.
В изнеможении опустился на скамейку, посмотрел наверх, и ему почудилось, что сидит он на дне глубокого колодца, а вокруг, будто оседая, потрескивает каменная толща. Недостает лишь громкого крика, резкого удара веслом, чтобы все это, глухо громыхнув, свалилось на него, погребло в каменной могиле.
«Что это я… Уж мерещиться начинает».
В лодку с черных стен звонкими струйками стекала вода. В выси ровно шумели кедры. Лодка вдруг стала покачиваться, и что-то постукивало возле борта.
Артем опомнился и выглянул. Там плавало уроненное весло. Поймал одной рукой, другой зачерпнул в ладонь воды, плеснул в лицо. Стало легче.
Теперь только до него дошло, что там, за кормой, в светлом проеме бились волны и порывы ветра влетали в расщелину.
«Северянка», — ужаснулся Артем. Об этом ветре ходили рассказы один страшнее другого, и надо было срочно пробиваться в бухту, иначе волны расшибут лодку.
Балансируя руками, Артем перебежал на нос, ухватился за свисающий куст маральника, потянул на себя. Корни не выдержали, и он долго протирал рукавом штормовки глаза, засыпанные землей и песком, как слепой шарил по стене, царапая руки о жесткий лишайник. Пальцы противно дрожали и цеплялись за малейшую шероховатость.
Все же ему удалось дотянуться до кустика дикой карликовой акации. Сначала в пальцах были только мягкие листочки, но Артем, рискуя свалиться в воду, перебирал пальцами, захватывая в ладонь слабые ветки все дальше, тянул к себе гибкий стволик. Кожу обожгла боль: вонзились иглы. Но он не отпускал, а когда понял, что акация крепка, потянул на себя.
