Он постоянно откладывал деньги, приберегая их на то время, когда снова будет свободным. Дело в том, что освобождение приносило заключенным большие трудности. Пока они находились в тюрьме, у них была пища и крыша над головой, но оказавшись на свободе — а им предстояло еще долгие годы жить в колонии, — бывшие заключенные должны были сами заботиться о себе. Поэтому все они говорили, что настоящее наказание начнется для них только после отбытия срока. Они не могли найти работу. Хозяева им не доверяли, а подрядчикам не было смысла нанимать их, поскольку тюремные власти предоставляли рабочую силу по цене, исключавшей всякую конкуренцию. Бывшие каторжники спали на базарной площади под открытым небом, а чтобы не умереть с голоду, не брезговали ничем — даже вынуждены были порой обращаться в Армию Спасения. Но там за кусок хлеба нужно было много работать и, кроме того, обязательно присутствовать на церковных службах. Иногда люди совершали тяжкие преступления с единственной целью — снова оказаться на иждивении тюрьмы. Луи Ремир не собирался рисковать. Он мечтал накопить достаточно денег, чтобы открыть собственное дело. Надо только добиться разрешения на жительство в Кайенне — и тогда можно будет открыть там бар. Посетители вряд ли появятся сразу — как-никак ведь он был палачом, — но если в баре будет хороший выбор вин, они преодолеют чувство неприязни, и при его радушии и умении поддерживать порядок все мало-помалу наладится. Люди, приезжавшие в Кайенну по делам, стали бы заглядывать к нему из любопытства. Разве не забавно по возвращении домой рассказать друзьям, что самый лучший ром в Кайенне дают в баре палача? Но до этого еще далеко, а пока он может жить, не отказывая себе ни в чем. Луи задумался. Нет, ему действительно ничего не нужно. Он попытался напрячь воображение и даже перестал следить за поплавком. Море лежало перед ним удивительно спокойное, переливаясь всеми цветами радуги в лучах заходящего солнца. В небе уже мерцала одинокая звезда. И тут в голову ему пришла мысль, наполнившая все его существо каким-то удивительным чувством: «Ведь если у человека все есть и ему нечего больше желать, то, значит, он счастлив. — Он погладил усы, и его голубые глаза засветились мягким светом. — Конечно, я счастлив, только странно, что до сих пор я этого не понимал».
Мысль эта была настолько неожиданной, что Луи даже не знал, как ее воспринять. Очень странная, конечно, мысль, но при этом для всякого здраво рассуждающего человека столь же ясная, как постулат Эвклида.
