Сказ о пеньковском оборотне | страница 4
Впрочем, так называемого «мрака» в просторном зале с витыми колоннами и прекрасной отделочной лепниной по потолку не было: помещение чудесно осветилось вмиг вспыхнувшими факелами. Фана едва сдержал крик. В зал следом за ним втиснулись староста и пара самых храбрых священников. «Все нормально!» — прошептал первый храбрец вторым.
Постепенно зал заполнялся людьми старосты, торопившего свой великий сброд словами:
— Скоро день закончится — как тогда плясать будете?!
Люди жались друг к другу, словно на них уже налетела половина вампиров Ригии. В зале стояла тишина…
ХЛОП! — это захлопнулась за последним вошедшим дверь. Люди в ужасе забегали, проклиная Священников и их родных до десятого колена. Всех охватила паника.
— Мы никогда отсюда не выберемся! — Вопил очумевший староста. — Никогда!
— Что делать, Святой Отец!? — на коленях взмолили люди белого, как полотно, священника.
Он сам находился в состоянии не лучше — молчаливого шока, но страх перед тем, что люди из-за него возненавидят Церковь, был сильнее:
— Если мы убьем Упыря, эта проклятая магия исчезнет.
Эти слова произвели на всех впечатление своей твердостью и решимостью — люди воспрянули духом и, успокоившись, двинулись вперед.
Идти пришлось недолго. Ровно по центру зала лежала странная каменная коробка, длиной три метра и метр в ширину. Из коробки не доносилось ни звука, но староста звенящим от ужаса голосом прошипел:
— Открыть!
Несколько добровольцев, пыхтя и потея, сдвинули крышку мраморного гроба (все уже узнали в этом ящике гроб) и, с удивительной для их размеров проворностью, отскочили прочь.
— Смотрите, что внутри! — приказал Фана, но все отступили на один шаг — боялись.
Староста просеменил к священнику, и толстяки, сцепив пальцы и затаив дыхание, заглянули внутрь и… замерли.
Постепенно людям стало интересно, что же, что за монстр, что за урод, сковавший видом своим двух великих мужей, прячется там. Они обступали гроб и замирали, затаив дыхание и окаменев. И только малышка, раздвинув взрослых и просунув свой маленький носик, прошептала, восхищенно покраснев:
— Какой класивый…
С ней никто не спорил. Все смотрели в гроб, где, раскинувшись на шелковых подушках и покрывалах, спал человек. Скорее Ангел — его кожа чуть заметно светилась мягким голубым светом. Он был прекрасен и совершенен настолько, что у крестьян, загрубевших и глухих к чужому счастью, сводило дыхание: прямой точеный носик, пышная смоляная грива, рассыпанная по бледной спине (мужчина спал на животе, ткнувшись носом в подушку и нагой по пояс) и искрящаяся в свете факелов; сам высокий, поражающий своей изящностью — тонкая талия, длинные сильные ноги, мускулистая спина…