Однако и воевода со своей стороны был обязан следить за законностью действий земских властей. Ведь на выборах нередко брали верх тогдашние «бизнесмены». Бывало, что пользовались полномочиями в корыстных целях, допускали «неправды» при раскладке налогов. В таких случаях население могло обратиться к воеводе. Он пересылал жалобу в Москву, и царь назначал расследование или давал указание о перевыборах.
Самоуправляемые земские общины существовали и на других уровнях. В городах это были концы, слободы, сотни. В них избирались кончанские, слободские старосты, сотские, пятидесятские, десятские (старшие над десятью дворами). Так, в Москве Тверская-Константиновская хамовная (ткацкая) слобода избирала на год 2 старост, 4 целовальников и 16 десятских. А у крестьян были сельские общины, избиравшие старост, целовальников, приставов «для государева дела и денежных сборов». Церковные приходы избирали священников и дьячков. Об этом тоже составлялся договор с указанием обязанностей, прав и статей доходов. Если же служители церкви оказывались нерадивыми или выходили за рамки договора, их могли выпроводить вон. Допустим, небезызвестного протопопа Аввакума прихожане выгоняли отовсюду за чересчур суровые воспитательные меры по отношению к пастве. Протопопу покровительствовали сам царь и патриарх. Но даже они со своей властью не могли восстановить его в прежних приходах! Раз «мир» решил — все!
Суды в зависимости от важности дел осуществлялись воеводами, старостами, приказчиками бояр и монастырей. Но во всех судах тоже заседали выборные от посадских и крестьян — по 5–6 «добрых и смысленых людей». Так что и присяжные уже были. Правда, специальных юридических институтов на Руси не существовало. Но любопытно, что тогдашние иностранцы отмечали это как… великое благо. «В одном отношении русское судопроизводство достойно одобрения. У них нет специалистов-законников, которые бы вели дело в судах. Каждый сам ведет свое дело и свои жалобы и ответы подает в письменной форме в противоположность английским порядкам» (Ченслор). «Однако и самый последний крестьянин так сведущ во всякого рода шельмовских науках, что превзойдет и наших докторов юристов во всяческих казусах и вывертах. Если кто-нибудь из наших всеученейших докторов попадет в Москву — придется ему учиться заново» (Штаден). Флетчер пишет, что судебные дела «решаются у них большей частью удовлетворительно и скоро». А Олеарий делал вывод, что русские суды «не хуже, если не лучше немецких».
