Содрогаясь от отвращения, Сент-Ив швырнул записки Оулсби на столик, будто листы бумаги вдруг обернулись высохшим крысиным костяком, покрытым отвратительной склизкой паршою. В самом конце дневников уже другой, женской рукой были выведены слова: «Ящик я отдала Бердлипу», — и более ничего.
Сент-Ив был поражен: ящик достался Бердлипу! Но который ящик? С изумрудом? Который из двух, с изумрудом или с гомункулом, поднялся в воздух на аэростате Бердлипа? И кто, кроме него самого, мог знать о местонахождении ящика? Разумеется, Нарбондо намеревался вернуть его себе… Это стоило обдумать. Горбун готов убивать налево и направо, лишь бы узнать, где спрятан ящик. Но как с этим связано топтание Нарбондо во мраке Джермин-стрит напротив лавки капитана? Никак не связано? Быть того не может… Сент-Ив потер лоб костяшками пальцев. Назревали странные события — это ясно. Сколь бы ни казались притягательны тайны снижения дирижабля Бердлипа и возможностей его внеземного пассажира, вдвое сильнее Сент-Ив стремился отыскать инопланетный космический аппарат. Потерпев неудачу, он немедленно вернулся бы в Харрогейт, чтобы снабдить собственный космический корабль оксигенатором, над которым все еще трудился Кибл. Всему свое время, в конце концов. Вот уже пятнадцать лет Бердлип заботился о себе и, по всей видимости, об одном из ящиков. Можно и дальше доверять ему. Но загадка этого полета все равно оставалась чертовски увлекательной…
Сент-Ив набил трубку табаком, поднес к ней спичку и запыхтел; восходящие клубы дыма, ударяясь в низкий потолок, оседали в его гостиничном номере зыбкими слоями тумана.
«А вот кому гороху?!» — выкрикивал Билл Кракен, шествуя от Хеймаркет к Ориндж-стрит. Близилась полночь, Хеймаркет и Риджент-стрит запрудила пестрая толпа праздных гуляк, представленных большей частью проститутками под ручку с только что встреченными джентльменами, выходившими из доходных залов «Аргайл Румз» и мюзик-холла «Альгамбра». Погода стояла на диво теплая. Похожий на пассат ветерок задувал уже три дня, и в воздухе прямо-таки ощущалось благоухание тропической ночи. Россыпи звезд сияли в вышине, и воздействие тепла, ночного неба, приближения лета, казалось, наполнило город духом беззаботного веселья.
Кракен и сам основательно им проникся. Энергия била ключом, и он до самого рассвета просидел у лампы, читая рассуждения о метафизике в двухпенсовом экземпляре «Сообщений о лондонских философах» Эшблесса, купленном в переулке у площади Сэвен-Дайлз. Населявшие корешок клопы обратили в пыль большую часть сафьянового переплета, но, к счастью, не пожрали самих философов. Томик и теперь лежал во внутреннем кармане пальто Кракена. Трудно сказать, сколько часов ему предстоит провести в праздном ожидании, прежде чем владелец вновь сосредоточит на нем свое внимание.
