Восьминогая дрянь явно никуда не торопилась: сначала она неторопливо обошла скалу подо мной, затем аккуратно по стеночкам исследовала более дальние подходы к ней, пытаясь найти дорогу наверх. Подошла к пропасти и прошлась вдоль неё, и, несмотря на мою затаённую надежду, отсутствие глаз не помешало ей каким-то неведомым чувством обнаружить провал и не свалиться туда. В конце концов, обойдя все окрестности и не обнаружив подходящего для себя пути наверх, та тихонько подошла обратно под мою скалу, села на задние лапы, вытянула широко раскрытый хоботок прямо в мою сторону и замерла, уставившись на меня своим чёрным зёвом.
В первые минуты было совершенно непонятно зачем именно мой преследователь принял именно такую позу — смысл его действий от меня ускользал. С грустью мне пришлось констатировать, что, вероятно, именно осадой он и собирается заниматься — поэтому со вздохом я уселся на камни и принялся осматривать окружающие меня скалы на предмет возможности уйти, не спускаясь к этому безумному марафонцу. Увы, тщетно: уступ, на котором я находилась, окружали отвесные скалы на десятки и даже сотни метров вокруг, и лезть дальше было бы чистым самоубийством. Сзади был тёмный провал, ведущий в пещеру, однако лезть под землю мне хотелось ещё меньше — мне вспоминалось как минимум с полдюжины опасных для человека тварей, живущих именно в пещерах, что были описаны в бестиарии ордена. И далеко не с каждой из них можно было справиться в одиночку, даже будучи свежим и отдохнувшем, не говоря уже о нынешнем состоянии.
Накатила усталость. Прямой опасности для жизни уже не было, и действие боевой химии стало медленно отступать. Захотелось вздремнуть немного, лечь, поспать. Возможно, мне так и предстоит умереть здесь, на этой скале — зачем что-то делать и куда-то торопиться, когда можно просто лечь и принять смерть с достоинством…
Стоп, что?
Стряхнув сонливость, я с крайним подозрением уставился на тварь. Подобные мысли мне были совершенно несвойственны — уж кому-кому, а человеку, что всегда ставил свою жизнь высшим приоритетом и плевал на жизни всех остальных сложно даже представить себе встречу смерти с достоинством.
Смерть всегда уродлива, и я знал это с детства ещё в первой жизни. Романтизируют её лишь идиоты, а я себя таковым не считал. Неужели тварь способна воздействовать на сознание?
Сосредоточенно уставившись на восьминога, я попытался понять, что именно он делает. И сфокусировавшись на ощущении его жизни, с ужасом осознал одну вещь — между мной и сидящей внизу тварью образовался канал, тонкая нить, которая буквально высасывает из меня жизнь!
