— Но ведь если дать человеку дополнительный источник жизненной силы, то он сможет продлить свою жизнь! Вполне возможно, что он сможет жить очень долго, а может быть даже вечно!
— Павлик носится с этой своей теорией практически с того момента, как научился пользоваться Даром, — подал голос Сечкин. — Проблема в том, что он никогда не умел брать по чуть-чуть…, знал бы ты, сколько кошек и собак умертвил этот юный экспериментатор… Уууу, не сосчитать! А потом нашлась дура, которая поверила ему… Что он гений, что сможет взять у человека только часть энергии…
— Не смей называть её дурой! — закричал Павлик. — Это был несчастный случай!
— Она любила тебя идиота! — лицо Сечкина исказила гримаса злости. — Она согласилась, потому что любила тебя и верила тебе! А ты убил, её высосав из неё все соки до последней капли!
— Да заткнись ты! — Эдик Долчанов с силой пнул Сечкина ногой, заставив стиснуть зубы от боли. — Паша, давай заканчивай с ними!
— Сейчас, сейчас, — засуетился Павлик. Он взял с одного из столов черный цилиндр и, оглядев его со всех сторон, решительно направился в мою сторону.
Ну вот и всё! Сейчас я воочию узнаю, что такое Дар в действии. Жаль только, что это будет последнее, что я узнаю в своей жизни…
— Павлик, а давай начнём с меня, — внезапно попросил Сечкин. — Ты же всегда хотел именно этого, проверить свою теорию на настоящем одарённом.
— У тебя нет Дара, — поправил его Эдик, но Рома не успокаивался.
— Да, — не успокаивался Рома. — Мне блокировали Дар, но суть же от этого не изменилась. Я по-прежнему одарённый.
Услышав всё это, Павлик посмотрел на Сечкина с интересом и сомнением одновременно, а потом медленно перевел свой взгляд на меня. Его глаза были пустыми, он явно ушел куда-то глубоко в свои мысли…
— Паша, да заканчивай ты уже с ними, — снова подал голос Эдик. — Чего ты замер?
— Возможно, он действительно прав, — забормотал себе под нос Павлик. — Я никогда не экспериментировал с одарёнными… Возможно, его порог сопротивления действительно выше, и тогда я смогу остановиться вовремя…
— Да делай ты уже что-нибудь, — Эдик нервничал все сильнее и сильнее. — Только не дай обмануть себя! Мне кажется, что он что-то задумал! С чего это вдруг он предлагает убить себя раньше? Откуда такая щедрость?
— Это не щедрость, а стыд, — отозвался Сечкин глухим голосом. — Я был так одержим желанием доказать всем свою крутость, что впутал в свою авантюру этого бедного парня… Я не хочу смотреть, как он умирает! Я не хочу слышать его крики и знать, что это случилось по моей вине…
