В Америке, если человек может выбрать для себя религию так, чтобы она полностью удовлетворяла требованиям его совести, то он вовсе не обязан интересоваться, удовлетворяет его выбор кого-нибудь еще или нет.
В Австрии и некоторых других странах дело обстоит иначе. Там государство решает, какую вам исповедовать религию, сами вы в этом вопросе права голоса не имеете.
Патриотизм – это та же религия: любовь к отчизне, верность ее флагу, готовность идти на жертвы за ее честь и процветание.
В абсолютных монархиях патриотизм в уже заготовленном виде поставляется подданным королевской властью; в Англии и Америке патриотизм в заготовленном виде поставляется гражданам газетами и политиками.
Такой, газетами и политиками сфабрикованный патриот, втихомолку отплевываясь от того, что ему подсовывают, тем не менее это проглатывает и изо всех сил старается удержать в желудке. Блаженны кроткие.
Иногда в начале какой-нибудь жалкой бессмысленной политической пертурбации его так и подмывает возмутиться, но он этого не делает – он не так прост. Он знает, что будет на этом пойман тем, кто его сфабриковал, тем, кто сфабриковал его патриотизм, – непоследовательным, развязным младшим редактором той провинциальной газетки, которую он читает, и этот шестидолларовый младший редактор обольет его в печати грязью и назовет предателем. А это ведь будет ужасно! И патриот, дрожа, трусливо поджимает хвост. Мы знаем, – читателю это прекрасно известно, – что два-три года тому назад девять десятых человеческих хвостов в Англии и Америке сделали именно такой жест. Иначе говоря, девять десятых патриотов в Англии и Америке оказались предателями из боязни, что их назовут предателями. Разве не правда? Вы знаете, что это правда. Курьезно, не так ли?
Однако никто не видел тут ничего постыдного. Человек лишь редко, лишь очень и очень редко с успехом борется против того, что внушалось ему воспитанием, – слишком не равны силы. В течение многих лет, если не всегда, воспитание людей в Англии и Америке наотрез отказывало им в праве на независимую политическую мысль и в штыки встречало патриотизм, основанный на их собственных концепциях, на доводах их рассудка, патриотизм, с честью прошедший через горнило их совести. И что же? В результате патриотизм был не более, как залежалый товар, получаемый из вторых рук. Патриот не знал, когда и откуда взялись у него его взгляды, да его это и не трогало, коль скоро он был с теми, кто, по его мнению, составлял большинство – а ведь только это важно, и надежно, и удобно. Вы, может быть, думаете, читатель, что среди ваших знакомых найдутся хотя бы трое, у которых действительно есть какие-то доводы для патриотизма именно их толка, и они могут вам привести их? Не трудитесь искать – вас ждет разочарование. Вы скорее всего обнаружите, что знакомые ваши получили свой рацион патриотизма из общей кормушки и в приготовлении его никакого участия не принимали.
