– Бондарчук, – громко сказала Зоя Васильевна, – встань! Что случилось с твоими волосами?
– Ничего, – произнес он. – Постригся.
– Ах, это прическа такая!
Это был 1959 год. Московские подростки уже успели – всеми правдами и неправдами – побывать на Американской выставке в Сокольниках и выпить там несколько гектолитров “Пепси-колы”. Борьба со “стилягами”, начавшаяся десять лет назад, уже затихала, но Бондарчук попал, что называется, под раздачу. Он не был ни стилягой, ни “штатником”, и его римская прическа уж никак не напоминала модный кок. Но Зоя таких нюансов не различала. Она решила дать бой идеологической диверсии. В качестве оружия был выбран юмор.
– У женщин, – торжественно произнесла она, – тоже есть новая прическа, “я у мамы дурочка” называется.
Класс заржал. Бондарчук, похоже, не был морально раздавлен этим публичным шельмованием, он просто пожал плечами и сел на место.
Поведение Бондарчука понравилось Шуше. Через несколько дней он, стоя перед зеркалом, с помощью расчески и ножниц повторил по памяти Сашкину прическу. В школе одноклассники не обратили внимания, но бдительная Зоя увидела в двух римских стрижках начало подпольного движения.
– Ага, еще один, – мрачно произнесла она, и только.
Все-таки 1959 год сильно отличался от 1949-го, когда в журнале “Крокодил” появилась статья некоего Беляева под названием “Стиляга”, которая, собственно, и ввела это слово в обиход. Теперь у идеологического отдела ЦК появились более серьезные заботы, чем следить за шириной брюк. В СССР стали появляться настоящие антисоветчики. Стиляги со своим сленгом уже воспринимались как расшалившиеся дети.
Если Шуша имел какое-то представление о стилягах, то о существовании диссидентов и антисоветчиков не подозревал. Его вполне устраивала формула дедушки Нолика: “Такого правителя, как Хрущев, который осудил Сталина, реабилитировал жертв террора и разъезжает по всему свету, в нашей стране еще не было”. Поэтому, когда они в конце концов подружились с Сашкой, тот поразил его своей нескрываемой ненавистью к советской власти. Вот они идут по улице, на стене в серой деревянной коробке за стеклом висит газета “Правда”. Сашка подходит и начинает свое:
– Идиоты! Кретины!
Шуша испуганно оглядывается.
Потом Сашка начал приносить Шуше пленки с записями “на ребрах”. Диапазон был широкий – от Петра Лещенко до Элвиса Пресли. Если во время переключения радиолы в режим проигрывателя оттуда успевали прорваться новости, что-нибудь про “пребывание товарища Хрущева на международной Лейпцигской ярмарке”, Сашка уже не разражался бранью, они с Шушей просто иронически переглядывались. К началу зимы Шуша был уже наполовину завербован, во всяком случае, решил не вступать в комсомол.
