.
Казалось, перед ним открывался легкий и приятный жизненный путь, но натура Роллана не принимала легких путей и страшилась их. «Уже несколько лет во мне сидит какой-то демон неистовства, бороться против которого нет сил… В такие минуты я способен порвать все отношения», – писал он. И еще: «У меня подлое тело, способное предать, и бесстрашный дух. Вырастая, этот дух занимал все пространство и становился в нем хозяином… И телу приходилось искать выход. Как бы оно ни дрожало и ни мерзло, как бы ни боялось, ему надо было идти, и оно шло»[137]. Если Роллан выбирал цель и намечал дорогу к ней, ничто не могло заставить его отступить. А в то время его целью сделался народный театр, который виделся ему театром борьбы.
Он приступает к циклу пьес «Трагедии веры» («Аэрт» и «Святой Людовик»), выражавших христианско-мистические взгляды, и задумывает еще один цикл, посвященный Великой французской революции (единственной для него – 1789 года). Первая пьеса из этого цикла – «Волки» – наделала много шума, потому что была сыграна в 1898 году, то есть в разгар дела Дрейфуса, и зрители считали (совершенно напрасно, утверждал автор), что в персонажах легко узнать самого Дрейфуса, полковника Пикара, генерала Мерсье[138]. Вожди обеих партий присутствовали на премьере, и это просто бесило Ромена Роллана. Сам он был дрейфусаром, но слишком уважал свою профессию, чтобы с целью понравиться или не понравиться публике позволить себе использовать в творчестве намеки на злобу дня.
Брак Роллана продержался девять лет, в 1901 году он с Клотильдой развелся. «Печальная новость, я собираюсь развестись, – пишет он Мальвиде фон Мейзенбуг. – Между мной и Клотильдой не произошло ничего особенного; ничего, если не считать того, что мы живем слишком по-разному и самым роковым образом удаляемся друг от друга. Вы знаете, что, когда я женился на Клотильде, она тяжело переживала смерть матери и Сезара Франка[139], который был для нее близким и великодушным другом. Она глубоко страдала в ханжеском окружении и была исполнена благородного стремления вести трудовую жизнь, отрешившись от суеты… Но по-видимому, она переоценила свои силы… Идеализм Клотильды очень скоро пошатнулся, и она, перестав сопротивляться, снова подпала под влияние старых парижских друзей… Сегодня силы наши на исходе. Совместная жизнь была бы возможна, если бы кто-то из нас пожертвовал собой ради другого, но я не должен этого делать, а она… она не желает». И неделей позже: «Самая тяжелая неделя позади, только что она закончилась… Больше всего я горюю из-за того, что не представляю ее будущего и боюсь за нее. Теперь она так одинока, так слаба и дружит с такими опасными людьми».
