24 июня
Сегодня утром я отдала свои десять ливров надсмотрщику, чтобы он поделил их между рабами на плантации. Я теперь взрослая и лучше осведомлена о страданиях людей.
Но мама об этом узнала, рассердилась и сказала, что я — вылитый папа. Мол, наш «щедрый» папа ради того, чтобы угостить друга, готов обречь на голод собственную семью. Наш «безумный» папа всю жизнь кормил ее нелепыми россказнями и пустыми мечтами о славе.
— Мечты, порожденные ромовыми парами, — сказала мама. — Все обещания — что облака в летний день.
Наш папа, которого никогда не бывает дома и который уже уехал в Форт-Ройял.
— Играть с дьяволом, — уточнила бабушка Санноа.
— С дьяволицами, — спокойно, едва слышно поправила ее мама.
Воскресенье, 29 июня
Дорогой дневник, сегодня я размышляла о своих грехах и каялась.
Виновна в том, что принимала желаемое за действительное. Виновна в том, что разглядывала свое отражение в пруду. Виновна в том, что спала, убрав руки под одеяло.
Ну вот, все записано. Чернила, пока я пишу, высыхают. Теперь поскорее захлопну дневник — не могу смотреть на эти слова.
Воскресенье, 6 июля
Сегодня утром преподобный Дроппит подозвал меня к себе после церковной службы.
— Мадемуазель Ташер, твоя бабушка просила меня поговорить с тобой.
Я увлеченно листала страницы своего служебника.[2] За окном ржали лошади, перекрикивались кучеры.
— Ты входишь в возраст, когда надо принимать важные решения, — шевеля кончиком мясистого носа, сказал отец Дроппит.
— Да, отец мой. — Под белой рясой темнели очертания его нижнего белья.
Преподобный помолчал.
— Советую тебе склониться пред волей Божией и принять жизнь служения.
Я почувствовала, что щеки у меня разгораются.
Отец Дроппит протянул мне носовой платок.
— Жизнь монахини смогла бы утолить голод твоего сердца.
За открытым высоким окном на погост мне была видна голова статуи Христа, глядящего в облака. О падре, мой сердечный голод с легкостью утолили бы праздники, шелковые туфельки и любовь привлекательного кавалера.
Преподобный Дроппит склонился ко мне.
— Когда-то и я был молод… — выдохнул он, и я уловила запах рома.
— Нет, отец мой, я же умру в монастыре!
«Прости меня, отче…» Я пятилась, пока не оказалась у двери, развернулась и выбежала вон из церкви.
24 июля
Мы с Мими играли среди развалин,[3] когда она заметила пятно у меня на юбке.
Я подтянула испачканную часть на бок и изогнулась посмотреть. Что это, кровь?
— Это цветы, — сказала Мими.
Я не знала, что делать.
— Скажи маме, — посоветовала Мими.
