22 сентября, остров Труа-Иле
Мы дома уже пять дней, Катрин все хуже, она постоянно в сонном оцепенении. Да Гертруда мазала ей грудь целебной мазью, но это не помогает. Весь день мама сидит с Катрин, обмахивая ее большим пальмовым листом. Часто обтирает ее всю ромом, в комнатах постоянно слышно монотонное бормотание: мама молится.
23 сентября
Под кроватью Катрин я нашла куриные перья и обломки костей. Надеюсь, все это осталось после магического ритуала вуду.
4 часа пополудни
Бабушка Санноа говорит, что у Катрин желтая лихорадка.
Желтая лихорадка! Стараюсь не думать об умершем летом мальчике мадам Лаво, стараюсь не думать, о чем говорят рабы: как мадам Лаво пронзила сердце мертвого мальчика ножом для разделки туш, чтобы колдун не смог приблизиться к его могиле.
Пятница, 26 сентября, после полудня
Наконец пришел доктор, осмотрел Катрин и прописал ей капли Гоффмана на сахаре. Он говорит, что у нее вслед за одной лихорадкой началась другая, но это не желтая, так что беспокоиться не о чем — только почему же ей становится все хуже?
Я сказала маме, чтобы она снова вызвала доктора, но она ответила:
— Какой смысл? Он скажет то же самое и возьмет с меня еще ливр.
27 сентября, 10 часов пополудни
Сегодня вечером Катрин говорила во сне и кричала, потом выпрыгнула из кровати и забегала по комнате. Она приняла маленькую Манет за гигантского краба, который будто бы пытается ухватить ее клешней. Мама, Да Гертруда и я пытались удержать Катрин, но она очень сильная. Я не могла в это поверить, ведь она такая худая.
Наконец Катрин устала, Да Гертруда положила ей в чулки каких-то трав, а я натянула их ей на ноги и привязала — так, чтобы Катрин не могла их снять. Это помогло, и она заснула.
6 октября
Катрин все хуже. Нам с Манет не разрешают заходить к ней в спальню. Мы стоим в дверях, но сквозь москитные сетки ее не разглядеть.
Четверг, 8 октября
Сегодня, когда мама заснула, я проскользнула в комнату Катрин. Залезла под сетку, села на ее постель, и мы шепотом переговаривались в темноте. Перед уходом я взяла ее за пальцы.
— Ко мне нельзя прикасаться! — сказала она, вырывая руку.
— А ты представь себе, что я тебя обнимаю.
Она заплакала, и тогда я обняла ее и прижала к себе. Как я могла удержаться?
10 октября
Папа пришел домой поздно вечером. Я слышала, как он, спотыкаясь, вошел, и потом мамин голос:
— Катрин умирает, а ты где шляешься? Все пьешь, дурак проклятый!
Сплошная молния[6] озарила мою комнату, и в темной тишине я услышала пронзительный свист летучих мышей. «Катрин умирает»?
