После этих слов наступила тишина. Хоббит робко через силу улыбнулся и положил недоеденную лепешку обратно. В заднем конце стола шумно блевал Торин. Возникшую недомолвку прервал Рогволд.
— Ну, вы их моете конечно, так ничего страшного.
— Если бы, — вздохнул один из земляков Эйрика. — Воды ж мало, мы ее только на самогон и пускаем.
Спустя секунду, в горнице разгорелся настоящий бой. Деревня Суттунга и бойцы спецотряда, не сговариваясь, принялись бить радушных хозяев. В воздухе замелькали кулаки, кружки, тарелки. Со свистом в стену вонзилось несколько вилок. Пара ножей просвистела в опасной близости от уха Фолко. Он оглянулся и заметил нехорошее выражение на лице некоего детины из Суттунговской деревеньки. При следующем, особо яростном натиске, когда Малыш с Торином похватали по скамейке и принялись размахивать ими, словно это были хлопушки для мух, детина вновь выпростал свою руку из-под стола и в сторону хоббита полетел небольшой топорик для рубки мяса.
— Прекратите! — истошно заверещал хоббит. — Первому, кто еще взмахнет рукой, всажу стрелу! — Фолко сдернул из-за спины спасительный лук и, наложив стрелу, нацелил ее, на всякий случай, на здоровенного детину. Однако хмель немедленно дал о себе знать и неловкие пальцы хоббита в очередной раз уже в этой книге, не удержали тетиву. Коротко пропев, стрела вонзилась в глаз здоровенному детине. Тот выронил из руки кирпич и повалился на пол. Наступила тишина.
— И правда, чего это мы, — коротко выдохнул Суттунг.
— Лиходейство какое-то! — вздохнул Эйрик, тупо смотря на клок своей бороды, валявший на полу и выдранный в гуще схватки кем-то из суттунговцев.
— Спасибо тебе, брат хоббит, — поблагодарил он Фолко. — Если б не ты, дол смертоубийства б дошло.
— Да уж! — согласился Суттунг. — И действительно, Храпудун этот лиходейщик натуральный! Опосля того случая с проклятием, исчез куда-то. Хотели мы порыться в его хибаре-то, — продолжал он, — Задолжал он многим-то в деревне, — виновато объяснил он. — Так ведь только порог переступили, как с неба тоже куча говна бац! Трое наших там до сих пор в братском кургане заживо похоронены. Никого ведь не уговоришь откапывать, тем более они всем в долг надавали, ростовщиками были в деревне. И, эх, — вздохнул он. Единственными кто их не оплакивал, ну, кроме еще должников, а это вся деревня, почитай, так это их жены. В тот же вечер прибежали ко мне, чтобы я их официально объявил вдовами. Я им говорю, дерьмо, в смысле земля на могилках ваших мужей ищо не засохло, а вы уж норовите броситься под кого-нибудь, Анны Каренины, иттить вас! Всю ночь я их, понимаешь, стыдил и ругал. А поутру говорю им всем, лимон, съеште, шалавы позорные. Они мне, а что это помогает? А я им, не помогает, но уж довольные улыбки точно, говорю сотрет.
