Вернувшись, Янг уже знакомым движением прижал к переносице очки, было в этом жесте нечто надежное, определенное, сразу же оживляющее его взгляд.
– Вам следует быть осмотрительнее с тем, что вы говорите Себалду. У посла вполне определенные планы на будущее. И потому он крайне недоверчив к людям вроде вас.
– Вроде меня?
– То, что вы рассказали в тот вечер, когда мы впервые встретились, про вашу статью, про ваши взгляды на Бирму как на союз национальных государств, одно из которых собственно бирманское… федеративное устройство, – это последнее, что человек вроде Себалда желает видеть в этой стране.
– Вы ведь понимаете, меня интересует, что желает видеть в этой стране народ Бирмы…
– Не будьте наивным.
– Простите?
– Позиция Себалда, позиция Государственного департамента заключается в том, что бирманское правительство по сути своей антикоммунистично. Что оно пользуется широкой поддержкой среди граждан и, следовательно, заслуживает нашей поддержки и понимания.
– Ясно.
А чего Бенни ждал от Соединенных Штатов? Чего, на самом деле, он должен был ожидать? После его дурацкой, оптимистичной статьи, которую он безответно рассылал в их газеты… Его мнение не имело значения, потому что никакого значения не имел народ Бирмы. Бирма важна только как проблема, которую она может представлять для стран, что действительно имеют значение, – Америка, Китай, Советский Союз.
Но Янг не закончил.
– И поскольку Себалд приравнивает местные оппозиционные силы к коммунистической угрозе…
– Это безумие…
– Поскольку он считает этнические группы типа каренов однозначно левацкими, он категорически настаивает на том, что Соединенные Штаты должны способствовать укреплению бирманского центрального правительства и его армии, должны помочь в ликвидации оппозиции.
– Он именно такой термин использует – «ликвидация»?
– Это универсальный термин, используемый в подобных случаях.
– А Себалд близок к Эйзенхауэру?
– Определенно. До некоторой степени.
– И все же вы здесь.
– Не все мы – Госдепартамент.
Дождь хлынул стеной. Бенни внезапно ощутил, что ему нечем дышать, встал, шагнул к окну и рывком отворил ставень; от промытого дождем асфальта пахло нефтью.
– Важно, чтобы это окно было всегда закрыто, – тихо проговорил американец.
По улице, в некотором отдалении, торопливо шел человек, и эта одинокая человеческая фигура словно олицетворяла оставленность, которую Бенни носил в себе всю жизнь. Но именно в этот момент он столь же остро осознал если не возможность дружбы с Янгом, то хотя бы возможность не столь мучительного одиночества. Он закрыл ставень и обернулся:
