Я скоро предам своего друга, чтобы сохранить жизнь своим детям, – в конце концов написал он, и не на невыносимо маленьких листках блокнота, а на наволочке.
Но, выставив послание в окошко, он пожалел о своей откровенности. Если ее действительно подослали, чтобы вызывать его на откровенность, едва ли разумно помогать ей. А когда она ответила, на куске простыни, его посетило сожаление совсем иного рода.
Недостаток храбрости мешает нам понять точку зрения других.
Она что, осуждает его? Обвиняет в трусости? Или, наоборот, имеет в виду, что малодушно как раз не сочувствовать таким, как он? Но, прежде чем он нашелся с ответом, она выставила следующую надпись.
То, что делает нас великими, может ограничивать наше величие.
Спонтанность и глубина ее реакций. Абсолютное отсутствие заранее заготовленных фраз. Он никогда раньше не встречался ни с чем подобным. И его оборона пала окончательно. Ее слова напомнили Бенни о детях: как он осознал, что они – единственный смысл его жизни, но именно этот смысл может заставить его совершить предательство, уничтожить саму ценность жизни. Бенни хотел бы объяснить это, но уложить мысль в несколько слов… эта трудность оказалась непреодолимой.
Мы не должны упрекать за недостаток смелости или силы, – написала она несколько часов спустя в ответ на его продолжающееся молчание и, наверное, отъявленную трусость.
Но в тебе этого недостатка нет, – был его ответ.
Откуда ты знаешь?
Что он сейчас точно знал, единственное, что знал, – что здесь, в тюрьме, он внезапно смог встретиться лицом к лицу с собой.
Как человеку простить себя за жизни, которые отнял, даже во имя спасения других жизней? – написал он на листке, вырванном из блокнота, и уговорил сгорбленного слугу, что готовил ему еду, передать записку Рите.
Никак, – ответила она на том же листке, доставленном слугой. – Только те, кто свел собственную человечность почти к нулю, прячут свою честь, этику и веру в непробиваемый сейф.
Он: Должны ли мы с подозрением относиться к человеку, ищущему всеобщего внимания?
Она: Возможно, нам следует пожалеть его.
Он: Лучше бы ты не знала, кто я такой, и не видела моего лица.
Снова он: Тогда бы ты не знала, кто я по крови. А я не хочу знать, кто ты.
Она: И я не хочу, чтобы ты это знал.
Снова она: Потому что происхождение человека неважно.
Он: Самый опасный симптом страдания – самобичевание.
Она: Если мы думаем, что обладаем исключительным правом на страдание.
Снова она: И норовим избавить других от их страданий.
