Эдвард записывал на доске какие-то преобразования формул. Через минуту оказалось, что это лишь псевдоматематическая символика, и касается она филологической проблематики, а точнее — стихов некоего римского поэта по имени Плавт, о котором Заремба не имел ни малейшего понятия. В гимназии они, конечно, анализировали греческие и латинские гекзаметры и даже лирику Горация, но эти задачи обычно выполнял его товарищ по парте, который сейчас стоял за кафедрой и хорошо поставленным голосом объяснял какие-то формулы и упрощения.
Так вот, войдя в аудиторию, Заремба просто отключился и не слушал Попельского, однако это не означало, что он о нем не думал. Несмотря на то что прошли почти два года, с тех пор как Эдварда уволили из полиции, Вильгельм постоянно раздумывал, как смягчить то суровое наказание, которое упало на его друга. Заремба остро чувствовал не только отсутствие давнего товарища, но и полицейского коллеги. Кроме того, он беспокоился об Эдзё и предчувствовал зловещие последствия лишения его профессиональных обязанностей. Ему казалось, что Попельский начнет пьянствовать, станет эротоманом и постепенно разуверится во всем и превратится в опустившегося бродягу. Но сейчас он пришел к выводу, что эти предсказания были несправедливыми: вместо оборванного бродяги за кафедрой стоял подчеркнуто элегантный мужчина, вместо обескураженного циника — энергичный преподаватель. Заремба обрадовался, что Эдзё дает себе совет после потери работы и, облегченно вздохнув, вышел из аудитории.
Направился к северному крылу университетского здания, где в своем кабинете его ждал всемирно известный лингвист, профессор Ежи Курилович.
Заремба громко постучал и услышал такое же громкое «входите». Профессор встал, поздоровался и записал фамилию прибывшего на каком-то клочке бумаги, кивнул головой и показал на кресло для посетителей, стоявшее у стола, загроможденного картонными папками с тесемками. Эти папки занимали почти все полки, лежали на книгах и торчали отовсюду. Они были покрыты слоем пыли, из-под которой виднелись причудливые отметки, которые не вызвали у Зарембы никаких ассоциаций. И это ужасно раздражало полицейского, болезненно напоминая ему, что он полный невежда, чтобы приходить к профессору Куриловичу и выслушивать его экспертные выводы. Единственного пригодного для этого человека из полиции уволили, и сейчас это лицо находится в другом крыле здания, демонстрируя свое новое призвание.
