Не была она, впрочем, абсолютной.
В неопределенной дали чернота подвала нарушена была бледно-розовым, который высекал из темноты несколько параллельных штрихов.
Эберхард понял через несколько секунд, что это края ступеней, на которых преломлялся свет, падающий с верха лестницы.
— Выход из подвала, — шепнул брату и двинулся на свет.
Через некоторое время оба стояли у входа в подвал и прислушивались к звукам с лестничной клетки. Слышали только шелест газет, затронутых сквозняком, и хлопанье окна на каком-то нижнем цокольном этаже.
Эберхард открыл дверь, и они оказались на винтовой лестнице, ведущей на первый этаж здания.
Преодолели ее, прилепляясь почти к стене.
На первом этаже дома они развевались полотнища «Schlesische Tageszeitung». Огромные заголовки апеллировали к немецкому патриотизму и требовали окончательно отогнать большевиков из-под бастиона европейской цивилизации.
Они вышли на деревянную лестницу, по которой танцевали пятна света от фонаря, венчающего крышу здания. Опираясь о колеблющиеся перила, поднялись на второй этаж. Вдруг снова треснуло окно, которое толкнуло сквозняком. Удар был на этот раз так силен, что одна из створок лопнула и ее осколки полетели с жалобным бренчанием в жерло вентиляционной шахты.
На лестничную клетку ворвался яростный лай своры собак. Братья Мок застыли в ожидании. Ничего не произошло. Собаки лаяли под домом, газеты скользили по лестнице с мягким шуршанием.
Квартира № 7 была открыта настежь.
На входной двери кривые, намалеванные белой олесницей буквы объявляли: «Осторожно, тиф», и устрашали тремя восклицательными знаками.
Эберхард не испугался. Вошел внутрь. Был в загроможденной прихожей.
Рассыпанная гречка захрустела у него под ботинками. Двери четырех комнат были закрыты.
Он знал, что безопаснее всего будет войти в комнату напротив, потому что оттуда опять сможет контролировать весь коридор. Шепотом он приказал Францу оставаться у входной двери, а сам пустился тяжелой рысью вперед, с пронзительным треском давя по пути зерна злаков.
Он упал на дверь левой рукой и оказался в маленькой комнате, окно которой выходило на залитую солнцем улицу. Комната была лишена обстановки. Только занавеска трепетала на ветру, веющему из разбитого окна.
Эберхард побледнел и вышел из комнаты.
— Не входи сюда, — сказал он дрожащим голосом.
Франц не послушал его и пошел в сторону комнаты. Топтал с яростью гречневую крупу, отпихнул руку брата, пробирался через засеки его плеч. «Там есть кое-что, что поможет найти убийцу твоего сына», — убеждал автор письма.
