авторская режиссура позволила легитимировать
знание о Диве как ключевой фигуре модерна, одновременно в ироническом ключе и парадоксально сфальсифицировав это знание в эпоху постмодернисткого пастиша и квир-чувствительности 199.
В «Богине» героиня Литвиновой живет в мире живых так, как если бы это был мир мертвых. Она очень похожа на Эвридику, уставшую ждать, когда же какой-нибудь чудесный Орфей выведет ее на свет божий из бытового убожества современного российского бытия, лишенного стиля, казенного, мертвого мира, в котором одинокие герои все как один ищут любовь. Никто и ничто не вдохновляет Фаину: ни окружающие мужчины из уголовного розыска, где служит и она, ни книжки по криминалистике, которые героиня читает исключительно в ванной, ни коньяк — лучший друг одиночества, ни таинственный черный ворон, заботливо доставляющий на подоконник странной блондинки мертвых рыбешек. Подобно красивой холодной рыбе, Фаина перемещается с места на место: со службы в рюмочную, из рюмочной на короткую встречу с безнадежно влюбленным поклонником из угрозыска, затем в том же замедленном ритме — на разговор с потерпевшим или подозреваемым в преступлении… Фаине уютно только в снах, которые составляют почти половину фильма, с точностью пронумерованы и в которых главной героиней является покойная мама в исполнении прекрасной в своей увядающей красоте Светланы Светличной. Мама советует быть сильной, с мамой можно поговорить, но мама — лишь сон, смягчающий отсутствие красоты. Фаина отчуждена от этого мира, в том числе и в своей съемной квартире, где стены такие же ветхие, как в старом заброшенном склепе, и где каждая ночь — это возможность встречи с дорогим призраком…
Образ, который бесконечно занимает Литвинову, — небожительница, непонятно откуда взявшаяся в хаосе и эклектической безвкусице постсоветской российской действительности, о которой киновед-режиссер Олег Ковалов в одном из наших с ним разговоров еще в 90-е печально выразился как о трагедии бесстилъя. Лепить из себя существо возвышенное, не от мира сего, фантастическое, женственное, артифицированное Литвинова начала не сейчас: она проделывала это с первого появления на экране в созданных по ее сценарию «Увлеченьях» (1994) Киры Муратовой. Там Литвинова, как блаженная сирена, распевала свои монологи о любви и смерти, обескураживая нарочитой манерностью и настойчиво культивируя признаки уникальных женских странностей, которые позволили ей создать образ непохожей ни на кого —
