— Женя, — назвала себя девочка.
— А он — Толька, — сказал за меня Мишка, вылезая из укрытия, и, не оборачиваясь, буркнул: — Я — Мишка Ржавый.
— Какой? — не поняла девочка.
Мишка улыбнулся.
— Ржавый… Дразнят так, потому что конопатый.
— А меня в нашем дворе звали Енька-тренька, — попросту призналась девочка.
Но нас это не интересовало. Посерьезнев лицом, Мишка кивнул мне:
— Ладно, пошли.
— Вы на речку? — спросила она.
— Да нет, туда вон, — Мишка неопределенно показал на лес.
— Тут дело одно, — подтвердил я и поймал насупленный взгляд друга. Но он зря волновался. Я помнил про уговор — поиски самолета держать в тайне.
— До свидания, — попрощалась Енька.
Мы промолчали. Было немного неловко и смешно разговаривать с ней. Она казалась совсем не такой, как наши станичные девчонки-дикарки.
И неделю спустя продолжались поиски утонувшего самолета. Речное дно возле Голого яра мы изучили досконально: обследовали каждую корягу, чернеющую под водой, каждый камень. Но самолет не попадался…
Июльский день дышал зноем, но мы так долго пробыли в воде, так нанырялись, что не попадал зуб на зуб.
— Айда на горячку, — позвал я, дрожа всем телом.
На песчаной косе припали посиневшими животами к горячему песку. В вышине плыли прозрачные облака, над отмелями метались кривчики и выспрашивали у кого-то: «Чьи вы, чьи вы?» Было покойно и хорошо лежать под теплым солнышком, на берегу своей реки…
Река детства — самая светлая река. Она первая учительница деревенской детворы. В ее закосках мы учились плавать, в ямах, под корягами, ловили руками сонных налимов, на ее стремнины выводили утлые баркасы. Здесь, прижав руки к мокрой груди, мы делали песчаных орлов, тут же выкуривалась первая самокрутка, начиненная сухими листьями лебеды, сюда, робея, шли впервые с голенастыми невестами. Пусть она неширока и острова ее заросли камышом, но лучше этой реки нет на земле. Через много лет не раз и не два вспомнятся ее изломистые берега и песчаные косы, ее ласковые воды. Она напомнит об отцовском доме и о друзьях детства. Скажем, как вместе с Мишкой Железняковым искал ты самолет…
— Поесть бы теперь, — сказал Мишка, подгребая под грудь песок. — Ты смог бы съесть целую буханку хлеба?
— А то нет, — с готовностью отозвался я.
— Я и две уплел бы! — размечтался Мишка. — Лебеда да щавель все брюхо проели. А тут еще мать толченую колючку наладила варить. Намешает ее с кислым молоком — и ешь… А я, — Мишка засмеялся, — молоко глотаю, а колючку выплевываю.
