И все же я знал, что если бы со мной произошло несчастье или заслабел бы окончательно, стал бы пить, опускаться, она приехала бы с вами, с тобой и Юркой, чтобы спасти меня…
9
Весь месяц Анечка с упоением рисовала. И с каждым днем меркло лицо у Андрея Петровича, все равнодушней и холодней становились его ежедневные похвалы. Печальное недоумение прорезало у него тревожной морщинкой лоб. А однажды, сходив за почтой, поймал он себя на том, что смотрит в зеркало теми же замерзшими глазами, как некогда на него смотрела Ирина Тимофеевна.
Неужели бездарная девочка ему не нужна?
— Анна, тебе письмо! — крикнул он бодро.
— Тогда читай первым, — откликнулась Анечка из ванной, — только громко, чтобы и я слышала.
— Это от Юрки, — сказал отец.
Она вышла к нему, торопливо вытирая руки полотенцем, и взяла конверт.
Юрка писал ей из армии:
«Я до сих пор не могу понять, как ты решилась приехать к чужому человеку (отцу), остаться у него жить и писать мне, что он для нас все равно отец и его надо жалеть. А он нас жалел? Он же бросил нас! Неужели ты забыла? Он бросил, и мы за это страдали, были несчастными хуже нищих. До сих пор ничего не остыло. Никогда не остынет. Ты вспомни, как мы жили, пока я не пошел работать. Первое свое платье вспомни, мать вспомни. Такое нельзя прощать!..»
Анечка сразу же села писать ответ. Горячие и нежные слова любви к брату мешали думать отчетливо. Она попыталась написать, что же произошло. И поняла, что нет таких слов. А Юрка и отец потеряны друг для друга навсегда.
