Разумеется, желанной не для него. Он ни в малейшей степени не интересовался мисс Карп, даже раскрыв ее тайну, потому что где-то впереди его ждала девушка с родинкой. Но он почувствовал симпатию к своей секретарше и хотел бы увидеть ее счастливой.
И Питер подумал о том, как он может помочь ей — показать ей, какая она на самом деле, если можно так выразиться, объяснить ей, что она просто скрывает свои таланты. Он снова надел очки и украдкой взглянул на нее, когда она деловито согнулась над своей пишущей машинкой. Да, фигурка у нее была что надо. Убедившись в этом, он снял очки. Обвинительные слова Сент-Клауда все еще терзали его, и он определенно не хотел использовать очки ни для чего, кроме поисков девушки с родинкой.
Он быстро набросал себе памятную записку и положил ее в специальный ящик стола. Он решил послать на Рождество мисс Карп подарочный сертификат за сотню долларов одного из лучших женских портных Голливуда. Если и это не поможет изменить судьбу мисс Карп, подумал при этом Питер, значит, она безнадежна.
Радуясь в душе тому, что улучшил судьбу простой смертной, Питер взял папку и быстро прошел в просмотровую, чтобы начать проверку первого фильма дня.
Но когда вспыхнул экран, у него появилась новая проблема. Без очков он видел неясно, но когда надел очки, одежда актеров исчезла! Ситуация была совершенно абсурдна. Как же он может исполнять свою работу, когда не в состоянии отличить раздетого актера от одетого?
К счастью, картина была вестерном, ее исполнители состояли сплошь из мужчин, так что Питер махнул на все рукой. Фильм оказался весьма дурацким, ковбои без толку носились по экрану, но казалось, в нем не было никаких материалов, достойных порицания, поэтому он без комментариев поставил штамп «разрешено».
А вот следующий фильм оказался историческим. Это был один из впечатляющих киномюзиклов, объемный, яркий, со стереофоническим звуком. И когда на экране появился совершенно раздетый кордебалет, открывая картину бодрой песней, Питер понял, что его эффективность как цензора этим утром равна нулю.
— Стоп, — сказал он и дал сигнал включить свет.
К нему немедленно бросился продюсер. Это был высокий, здоровенный человек по имени Оуэнс, фильмы которого обычно стояли на самой грани допустимости.
— В чем дело, Уинстон? — потребовал Оуэнс. — До сих пор вы не находили в моих картинах ничего, достойного порицания! Против чего вы сейчас возражаете? Слова этой песенки столь же пристойны, как и кучи других, которые я смело могу назвать шлягерами. Ну, а эти девушки...
