– Боже, Боже мой! – выдохнул я. – Но ведь она это преодолеет, правда же? Она забудет…
– Молодой психиатр, который ее лечит, – способный парень, кстати, он разделяет некоторые мои идеи, – верит в то, что она от этого избавится месяца за два. Но лично я, Дик, не думаю, что когда-нибудь ей доставит удовольствие вид вашего лица, хотя я сам повидал на своем веку физиономии куда более безобразные.
– Послушайте! – взмолился я. – Послушайте, профессор! Почему бы вам не привести ее снова сюда и не дать ей взглянуть на идеально прекрасного мужчину? И тогда я… я просуну свою физиономию на это изображение! Это… это не может не подействовать!
– Быть может, – произнес Ван Мандерпутц, – но, как всегда, вы чуточку опоздали.
– Опоздал? Почему? Вы же можете снова наладить ваш идеализатор! Вы ведь можете превращать время в пространство, а электроны в кванты!
– Ван Мандерпутц – само великодушие, – произнес он со вздохом. Я с радостью сделал бы это, но все-таки теперь уже немножечко поздно, Дик. Видите ли, сегодня в полдень она вышла замуж за этого талантливого молодого психиатра.
Ну что ж, сегодня вечером у меня свидание с Типс Альвой, и я собираюсь на него опоздать – ровно на столько, на сколько мне захочется. А потом я весь вечер буду любоваться ее идеальными губами.
– Я слишком скромен! – заявил Гаскел Ван Мандерпутц, нервно меряя шагами ограниченное пространство своей частной лаборатории и время от времени бросая на меня взгляд. – Вот в чем проблема. Я недооценил собственные достижения и тем самым позволил мелким подражателям типа Корвейли оказать влияние на комитет и выиграть премию Морела.
– Но вы получали премию Морела по физике шесть раз, профессор, – успокаивающе сказал я. – Они ведь не могут давать ее вам каждый год.
– Почему нет, если очевидно, что я ее заслуживаю? – ощетинился профессор. – Поймите, Дик, я не жалею о своей скромности. Даже если она позволяет таким тщеславным дуракам, как Корвейли, выигрывать награды, которые для них не значат ничего, кроме повода для бахвальства. Ба! Не наградить за исследования по направлениям, важность которых столь очевидна, что я даже не стал о ней упоминать, полагая, что премиальный комитет сам оценит очевидность этого! Исследование психона, да! Кто открыл психон? Разве не Мандерпутц?
– Разве не за это вы получили награду в прошлом году? – примирительно заметил я. – И в конце концов разве не эта скромность, это отсутствие ревности с вашей стороны являют величие характера?
