Она внимательно смотрит на него и негромко говорит:
— Но почему перед этим вы хотели отправиться в Путешествие?
Как отделить воспоминание от того, как он сам себе объяснял случившееся? Кроме того, он должен думать о том, что Меланэ услышит — что она хочет услышать.
— Я пришел в Центр для того, чтобы не расставаться с моей Путешественницей. До самого последнего момента я был уверен, что она не решится уйти, что она не сможет бросить меня. — Он сдерживает ироничную усмешку, которую Меланэ вряд ли способна понять, и продолжает:
— Я начал тренироваться, чтобы произвести на нее впечатление. Мне сейчас кажется, что это был своего рода шантаж. Я хотел сказать ей: видишь, если ты уйдешь, то я тоже уйду, и ты никогда, никогда не сможешь встретиться со мной. Но она все-таки ушла. Хотя и сказала мне, что вернется. Она знала, что я не уйду, что бы я там не говорил. Я продолжал тренировки из чистого упрямства, как мне теперь кажется. А также из боязни, что мне придется ждать неизвестно сколько лет без малейшей надежды, что она действительно вернется… И еще из стыда, потому что в действительности мне совсем не хотелось уходить. То, что она была настоящей путешественницей, вызывало у меня восхищение. Если бы я тоже ушел, то во время путешествия смог бы поддерживать с ней своего рода призрачный контакт… Конечно, все это так противоречиво…
Он замолчал, осознав свою ошибку: решив ответить ей как можно более искренне, он быстро понял, что Меланэ его не понимает. Конечно, она пыталась; она пыталась провести параллель с тем, что пришлось пережить ей самой, но теперь иллюзия сходства оборвалась, и она должна отдавать себе отчет в этом. Отдает ли она себе отчет в том, что на пути к себе самой она должна будет проделать более короткий путь, чем выпало на его долю? Когда она стояла перед выбором, она не нажала на кнопку пуска. Но она действительно хочет уйти. Хотя, возможно, сама еще не понимает этого.
Внезапно Эгон почувствовал глубокое уныние. Зачем он пытается помочь этому ребенку? Во имя какого опыта, какой мудрости? Ему сорок девять, ей девятнадцать. Ничего себе! Что он в действительности знает о ней, в чем он может быть уверен? Эти сложные схемы, которые он построил, основываясь на ее скупых рассказах, эти интерпретации, эта его честность, которой он так гордится… А вдруг все это пустое, сооружение, воздвигнутое на вымысле, тогда как правда находится где-то далеко отсюда и отступает все дальше и дальше, и он ее никогда не узнает?
