От мрачной группы экспертов отделился Альвар Густафссон, тоже член Всемирного Координационного Совета, и, подойдя к Волжину, сказал:
- Бьерн Борг.
Волжин задумался, и Джонсон опередил его:
- Джон Макинрой.
- Чесноков, - вспомнил наконец Волжин.
- Не то! - в один голос откликнулись Джонсон и Густафссон.
"Ну, держись, великий спринтер!" - подумал Волжин и объявил:
- Вячеслав Веденин.
- Томас Вассберг, - незамедлительно отозвался Густафссон.
А Джонсон скромно заметил:
- Пропускаю.
- Густафссон, - сказал Густафссон.
- Это ты, что ли? - улыбнулся Волжин.
- Нет, Томас Густафссон, олимпийский чемпион.
- Хайдсн! - радостно закричал Боб. - Эрик Хайден.
- Евгений Куликов, - спокойно ответил Волжин. - Если угодно, Игорь Малков.
Вдруг Джонсон поднялся. Откинув одеяло, встряхнул расслабленными мышцами. Прентис показал ему секундомер и, щелкнув кнопочкой, убрал в карман. Барокамеры были уже отсоединены, и великий спринтер медленно пошел к дорожке, переступая длинными, как у страуса, ногами, под лоснящейся черной кожей которых красиво перекатывались натренированные мускулы. Остановился возле белой линии старта, проведенной в шестнадцати ярдах от входа в Тоннель. Таков был разбег Джонсона.
Все стояли и молча смотрели, как он разминается. Потом Боб снова сел в шезлонг, накрылся одеялом, и Прентис с коротышкой принялись яростно растирать его мышцы, выдавливая на черную кожу белые червячки пасты из голубого тюбика. В воздухе разлился резкий и пряный запах.
Снова подошел Густафссон.
- Стэнмарк, - сказал он.
- Братья Маре, - откликнулся Боб.
- Жиров, - сказал Волжин и добавил: - Вот что, пора переходить к легкой атлетике. Брумель.
- Шеберг, - сказал Густафссон.
- Дюмас, - сказал Боб.
- Не то, - ответил Волжин обоим.
- Ладно, - прищурился Боб, - Бимон.
- Санеев.
- Ортер.
- Седых.
- Эшфорд.
- Кондратьева.
- Льюис.
- Борзов.
- Оуэне, Мактир, Хайнс, Смит, Кэлвин Смит, Лэттни, Кинг, Флойд, Уильяме, Сэнфорд, Риддик...
- Остановись, Боб, - сказал Прентис. - Вкалываю суперэкспресс.
Суперэкспресс-допинг Прентис вводил лично, не доверяя этот ответственный процесс никому. А когда ядовито-голубая, яркая, чуть ли не светящаяся жидкость перешла вся в вену Джонсона, тренер как-то остервенело выдернул шприц и шваркнул его о баллон с газом.
"На счастье", - подумал Волжин, хотя никто не сказал ни слова.
Потом он поймал взгляд Джонсона, вздрогнул и даже поежился, так ему вдруг стало жутко. Зрачки у Боба сузились, превратились в точки, словно он глядел на очень сильную лампу, а радужка остекленела и прямо на глазах стала мутнеть.
