Святые и разбойники неизведанного Тибета. Дневник экспедиции в Западный Тибет | страница 47

Рано утром оставляем Труго; проходя вблизи шатров разбойников, видим, как на плавно поднимающихся склонах Гурлы тысячами пасется украденный ими скот. Мы поворачиваем на север, минуя становящиеся всё более узкими берега озера; его волны разбиваются об отвесные скалы. Тропа поднимается по скалистым утесам и приводит нас в первые часы пополудни к Госулу – последнему из возведенных вокруг священного озера монастырей. Госул – таково, во всяком случае, обычное имя, которым называют его паломники и местные жители, в то время как в рукописях встречается написание Гонцог[29] – еще один пример постепенного замещения в топонимии Западного Тибета местного языкового субстрата названиями санскритского происхождения.

Монастырь Госул возвышается, словно крепость, на отвесной, нависающей над озером скале. Он также зависит от Шимбулинга: здесь всего лишь один монах – благородная фигура аскета, проводящего почти всё свое время в медитации, в самом темном углу часовни. Гомпа не очень древний, однако с деревянных столбов храма свисают великолепные танки, а на алтарях восседает сонм статуй всех стилей. Покой этого уединенного места нарушается криками группы индийских паломников, которые, спасаясь от набегов разбойников, попросили убежища под святой сенью монастыря. Они располагаются в прихожей, на кухнях и в чуланах; у них нет никаких вестей об одном из своих товарищей, имевшем при себе их деньги. Может быть, он отстал? Попал в засаду разбойников? Два других паломника подверглись нападению кочевников, которые отобрали у них запасы муки и даже белье.

Монастырь Госул на берегу Манасаровара

Холод, высота, неведомый край, пустыня и страх глубоко смутили эти робкие души; они принимают наше появление как освобождение, – с этого момента они уже не оставят нас, следуя за нами шаг за шагом и разбивая лагерь вблизи от нас. Однако среди них есть садху – один из самых прославленных в Индии – Бхумананда, который не захотел укрываться в монастыре и расположился в пещере на берегу озера. Я сразу же собираюсь навестить его. Он сидит на леопардовой шкуре, обычном символе победы над собственными страстями; двое-трое из наиболее храбрых и преданных ему паломников пребывают вместе с ним с благоговением учеников. Живой взгляд, утонченные постом и испытаниями черты лица, глубина и благородство суждений раскрывают встречающемуся с ним горение духа и чистоту его внутренней жизни. Мы немедленно проникаемся взаимной симпатией друг к другу, проистекающей, возможно, от невольного сходства наших процессов мышления и восприятия. Он, первым заметив это, предлагает мне свою дружбу, именно ту дружбу, которая, по его словам, вытекает из общности мировоззрений и на санскрите называется