Вытащив его на свет, Шеф отер его о штаны и спрятал в один из карманов, глухо зашипев от боли. От резкого движения руки один из пузырей лопнул, и по руке потекла темная серо-багровая жижа.
«Ну да, только инфекции тебе и не хватало», − сказал сам себе Шеф и просто осмотрел руку. Все равно пузыри вскроются, все равно обрабатывать их нечем, разве что прижечь так, чтобы шрам остался и рука еще месяц не поднялась, а она ему была нужна. Лишиться правой руки сейчас, когда он просто обязан совершить чудо, он не мог, а что делать с ней не знал. Да и не думать видимо все же не мог, хоть и старался просто о ней забыть.
− Ладно, − сказал Кирк, понимая, что ругаться все равно смысла нет. – Я схожу за жетоном Дональда.
− Нет, я должен сам, − отрезал Шеф. − Если от склада ничего не осталось, проверь хотя бы сейф. Если в моем бараке уцелел хотя бы он, я буду счастлив.
Спорить с ним Кирк не стал, а просто пошел к тому, что осталось от здания с лупатым круглым окном. От него действительно что-то осталось и это удивляло.
Шеф же пошел в ту сторону, где раскореженная взрывом машина оставила лишь обломки камней. Он не был уверен, что сможет найти хотя бы тело убитого Дональда, но должен был попытаться ради жетона.
Жетоны были единственным, что еще говорило об их существовании. Всех осужденных, сброшенных в Пекло, вытирали из системы, удаляли, словно неудачный файл. Их браки автоматически разрывались. Их дети вдруг оказывались лишены родителя. У их родителей становилось на одного ребенка меньше. От приговора до полного уничтожения последней информации обо всех, кто был здесь, говорят, проходили всего сутки. Вот ты был – и вот тебя уже нет, остается только металлическая холодная бирка с именем, твоей родной планетой и номером приговора. Не забрать такую с тела убитого товарища – то же самое, что навсегда забыть о его существовании, потому что даже могил Пекло не терпит.
Думая об этом, он все же смог отыскать тело Дональда. Обломком стены долгожителя Пекла придавило, ломая и без того мертвое тело, но везение все же не совсем его оставило, сохранив целым его голову и тот самый жетон.
Шеф рванул его, чтобы не возиться с обломками.
Верить в смерть Дональда было тяжело. Он казался вечным. Восемнадцать лет прожил здесь Шеф, вырос, стал лидером, а Дональд всегда был его старшим товарищем – иногда грубоватым, но мудрым. Его все слушали, его уважали и теперь его совета или хотя бы пинка под зад сильно не хватало. Впервые смерть в сознании Шефа по-настоящему не укладывалась: все казалось, что сейчас старик выйдет из-за поворота и скажет им, что все они раскисшие идиоты, а потом еще отвесит оплеуху.
