— Так-то ты служишь князю?.. А он был к тебе так добр! Иных рабов уже с пяти лет ставят к горну, а ты лишних два года набирался сил.
Иванко не отвечал. Он приник губами к деревянному цебарю с водой, в котором закаливали готовые изделия, и медленно пил.
Ондрей сбросил поковку с наковальни, сунул в горно другую заготовку, велел Иванко полежать, а Микифору встать к мехам. Недовольный этим, Микифор продолжал:
— Семь лет со дня твоего появления на свет ты не жаловался на усталость. Ты жил в детинце[3] незваным гостем, ел вдоволь, резвился на просторе между конюшней и псарней, барахтался даже в заводи, куда водят мыть лошадей князя, забредал, случалось, в запретные места двора, и ни разу князь не приметил тебя, не сделал худа. Теперь ты всего один год отработал князю и уже устал. А ведь тебе работать всю жизнь — бог послал тебя на землю сыном рабов.
Мальчик поднял голову и неожиданно улыбнулся — он вовсе не слушал Микифора.
— А я видел меньшого княжича, совсем голого, — заговорил он вставая. — Он такой же, как все. Я бы тоже мог быть княжичем, даже лучшим. Он хотел сдвинуть камень и не мог, а я легко откатил его в сторону. — Лицо мальчика нахмурилось, и он дрогнувшим голосом заключил: — А потом княжич ударил меня палкой по голове. За что?
— Все справедливо, что делают князья, — таков закон князя и бога.
Ондрей выхватил из горна готовую крицу, ударил по ней молотком, призывая Микифора занять свое место, и, пока тот плевал на руки, сказал:
— Боги дали людям не только законы, но и разум понимать их.
2
В сенях княжьих покоев — огромной комнате на втором этаже для приема послов и гостей, для пиршеств и торжественных церемоний — с обнаженными головами стояли широким полукругом перед князем Всеславом Брячиславичем вызванные им на ряд поп Зиновей, купчина Лавр, старейшина дружины городних людишек Прокша, гридничий[4] Олекса, посадской тивун Ратибор, посадники из Видьбеска, Менеска, Лукомли, житные бояре и многие иные.
Из глубины кресла, набитого конским волосом и обтянутого пурпурной тканью с золотым шитьем, Всеслав угрюмо глядел на своих советников. Был он худ, разговаривал отрывисто. Волосы скобой свисали на лоб, скрывая белую повязку, которой князь никогда не снимал.
После короткого молчания поп Зиновей осмелился сказать, отвергая какой-то упрек Всеслава:
— Знают, знают люди, что отчина твоя и власть от бога. А и ты помни слово божие, князь. Дозволяет бог воевать печенегов, половцев, хазар, касогов и иных поганых, а руського человека не велит.
