— Да ты!.. Да ты!.. — У него не было слов от счастья. Правда это «счастье» собирается из четырёх как-то уже названных мною букв, и он понял наконец, что я хоть и мальчишка, но предельно серьёзен.
— Деловой человек! — воскликнул я и улыбнулся. Сам себя не похвалишь… — Зятёк, ты получаешь больше, куда больше, чем если Астрид останется с тобой.
— Да ты!.. — Что «да я» он сформулировать не мог.
— Подумай. Отложи решение на завтра-послезавтра, — поддел я. — Я ещё пять дней буду в замке, ответишь перед отъездом.
— Нет! Сразу нет! — отрезал он и вскочил. — Астрид — моя жена, и я те позволю…
— Заткнись! — Меня прорвало. Глаза застлала красная пелена, а сам я заполыхал, аки свечка — красивый камзол на мне опалился, хорошо хоть не вспыхнул и не загорелся сам. — Ты, pidor, подстилка эльфийская! Или ты её отпускаешь через священников, или, если не согласен, валишь отсюда нахрен! Но — один! Потому, что Астрид останется в замке, хочешь ты или не хочешь! Это — часть сделки! Это МОЯ часть сделки, пролюбленная отцом! И я не спрашиваю тебя, и даже не интересуюсь твоим мнением! Да-да! Нет — дорога на север вон там! — указал я куда-то в сторону. — Всё понял?
Отпустило. Какое-то время просто стояли и смотрели друг на друга. Он, опешивший от такого поворота и от того, что я чуть не спалил его, и буду драться за вышесказанное до конца, и я, чувствуя опустошение и дикое желание пить. Затем я развернулся и пошёл прочь.
— Она! Моя! Жена! — прозвучало вслед. Но уже без той железобетонной уверенности в себе, что была в его словах поначалу. Тело опять забила дрожь, но тоже уже не такая сильная. Но пришлось остановиться и обернуться.
— Ты хочешь сделать Астрид вдовой? Я сказал, Кастильяна, речь идёт не о твоём сраном баронстве, и не о твоём сраном самолюбии. У меня больше сотни тысяч человек. Которые на весах перевесят тебя вместе с замкам и всеми понтами. А за мной Бетис, где народу раза в два больше. А следом Альмерия. И степняки доходили до её стен не один десяток раз.
Или соглашайся по-хорошему, или будет по-плохому. Я даю тебе право выбора.
— Твой отец не был таким нахалом, предлагая порченную дочь, — язвил он, но я видел, это были слова «хоть чем-то ужалить, раз всё плохо».
— Так откажись, раз порченная! — заорал я. — Нахрен она тебе? Я у тебя её выкупаю обратно!
— Да, ты не отец, — осуждающе покачал он головой.
— Конечно, — довольно согласился я. — Он трясся над ерундой. А мне плевать, что подумает обо мне голытьба и разная сволочь.
