утвердились общие законы. Ваше превосходительство, несомненно, читали об этом…
— Я читал, — прервал представителя оппозиции Калишту де Барбуда, — но отвергаю!
— Но было бы полезно и разумно, если бы ваше превосходительство согласились.
— Полезно для кого? — спросил председатель.
— Для муниципалитета, — отвечали ему.
— Соглашайтесь с этими законами, сеньоры советники, и вершите по ним свои дела, а меня увольте. Я правлю своим домом, там я король, и я правлю в нем в соответствии со старинными и честными португальскими установлениями.
Сказав это, он вышел и больше никогда не вернулся в муниципальную палату.
После этого печального эпизода хозяин Агры, убежденный в испорченности человечества в целом и советников муниципальной палаты в частности, поклялся одиннадцати портретам своих предков (написанным, кстати, чрезвычайно плохо), что больше никогда не прикоснется к разъедающей общество язве своими незапятнанными руками.
Приняв такое решение, он даже не согласился, чтобы приходский священник присылал ему «Газету бедняков»,>{25} издававшуюся в Порту, на которую викарий подписывался вместе с настоятелями четырех соседних приходов, школьным учителем и аптекарем.
Впрочем, однажды, когда Калишту Элой уходил с церковной церемонии в честь св. Себастьяна, он остановился во дворе церкви, где его окружили самые уважаемые крестьяне из этого и соседних приходов. Рядом шел разговор о проповеди, о стойкости святого капитана перед стражами свирепого Диоклетиана>{26} и о падении нравов, охватившем Римскую империю.
Эти изысканные рассуждения принадлежали аптекарю, которого поддерживал учитель начальной школы — человек, который знал римскую историю лучше, чем это позволительно наставнику в драгоценной и глубокой науке чтения, счета и письма, с помощью которой сей мудрец помогал человечеству приобретать знания, а сам он приобретал девять с половиной винтенов>{27} в день. На эти ежедневные девять с половиной винтенов мудрец добывал себе пропитание, обучал мальчиков, и у него еще оставалось время изучать римскую историю! Да, когда-то это было возможно!.. Власти предержащие оставляли свободным его чрево за счет духа. Если бы у него всегда был набит желудок, он бы не смог ни выучиться, ни научить важным вещам. Ведь бедность — наилучшее побуждение к духовным свершениям. Paupertas impulit audax.>{28} Эти слова, которые голодный Гораций относил к себе, лица, распределяющие общественные фонды, применяют к учителям начальных школ. А многие другие строки, принадлежащие перу сытого Горация, они относят к самим себе.
