Любить и верить | страница 7
Володька не входит в нашу «шайку». Но и не относится к нашим врагам. Дед его держал раньше кузню, отец теперь работает механиком на спиртзаводе. Живут они отдельно от поселка, за речкой.
Володька сильнее всех в округе — сильнее его только неродной брат нашего атамана, но он уже два года как уехал на целину после семилетки. Зимой мы, больше шутки ради и от желания порезвиться, пытаемся иногда всей «шайкой» побороть его. Но Володька добродушно разбрасывает всю нашу ораву по сугробам.
И вот сейчас мы затаив дыхание слушаем его рассказ. А он преисполнен важности и понимания своего значения. Но не прошло и месяца, как от этого его значения и авторитета не осталось ровным счетом ничего.
В конце августа с целины вернулся брат нашего атамана. Его звали Коля. Он прожил тяжелую жизнь неродного сына в большой семье. Совсем маленького роста, коренастый, он в майке и перешитых из галифе брюках колол дрова. Колоды расщеплялись от одного удара. На руках, на спине ходили огромные твердые бугры с синими жилками. Небольшая, крепкая голова была острижена наголо — он шел в армию.
Коля повидал свет, он «знал жизнь», поэтому вокруг него на дровах расселась вся наша «шайка», и каждый старался молвить что-нибудь умное. Но Колю трудно заинтересовать, он почти не обращает на нас внимания. И тогда вперед выходит Медведский и говорит: «Нет в мире ничего острее бритвы и буденовской сабли!»
Коля легонько втыкает топор в колоду, вся его невысокая, но могучая фигура пренебрежительно усмехается — и он вдруг отвечает: «Ты еще, мальчик, глуп и не видал…» — дальше следует сочное, ловкое ругательство.
Мы все падаем от смеха кто где сидел. Медведский краснеет, он готов провалиться сквозь землю от стыда. Большего позора ему, наверное, не приходилось еще испытывать.
Теперь любой мог безнаказанно повторять эту фразу и издеваться над ним сколько угодно — чего никто и не упускал делать. Я помню, как лет через десять, безусым парнишкой встретил Медведского в большом городе. Он шел по улице в роскошном пальто и фетровой шляпе, с окладистой бородой во всю грудь, под руку с красивой женщиной. Мы оба узнала друг друга, у меня в голове мелькнули картинки детства, родных мест — но я сразу же вспомнил: «Ты еще, мальчик, глуп…» — и невольно усмехнулся. Подсознательно Медведский понял это, вспомнил, что я был свидетелем его унижения, и заискивающе протянул мне руку. Они пошли дальше, и дама его недоумевающе несколько раз оглянулась.