— При чем здесь кошка? — удивилась буфетчица.
И отмахнулась калькулятором. А французы уже увидели на нем подсчитанное буфетчицей и радостно закивали головами.
— Уи, уи, — закричали они, — так есть карашо. Ми будем платит.
Один даже схватил буфетчицу за локоть и даже ухитрился от радости поцеловать тыльную сторону ее ладони.
— Мэ лессэ муа дон мсье, — заорала буфетчица, — мэ зэтве фу! Охренел, что ли?
Запахло международным скандалом, и Аня пошла примирять конфликтующие стороны. Очень кстати, потому что через минуту в ресторан зашла группа немцев и каждый из них тоже держал в руке калькулятор. У одного их было целых два на случай, если один из них испортится.
— Was ist dos? — спросил запасливый немец, кстати, лысый.
И тогда Аня объяснила ему, разумеется, по-немецки, что кельнеры отказываются принимать чаевые, а французы пытаются всучить их силой, как это принято в парижских бистро.
— О-о-о! — поразился доверчивый житель Брауншвейга, — das ist gut!
И замахал рукой своим нерешительным землякам:
— Kommen sie hier! Schneller!
Французы наконец решили рассчитаться. Доставали из карманов уже ненужные им рубли и все равно пересчитывали данную им сдачу.
— Вот это девушка! — восхитился Саша, — языки знает и к тому же красавица.
Он вздохнул и добавил:
— Волосы у нее цвета спелой ржи.
И сам обрадовался красоте своего сравнения.
— Где ты рожь-то видел, — усмехнулся дядя Костя.
— Ну я вообще, — смутился Саша, — для образа загнул.
Пожилой усмехнулся, но ничего не произнес больше. Пригладил лишь ладонью свои и без того прилизанные волосы, сквозь седину которых пробивались, между прочим, бледно-желтые полосы соломенных прядей. Может быть, старик и хотел что-то сказать, но в это время в кармане пиджака его молодого приятеля затренькал мобильный телефон.
— Ну, — гаркнул Саша в трубку, — папа здесь. Хорошо, сейчас мы туда подскочим.
Он снова засунул аппаратик в боковой карман пиджака и посмотрел на старика.
— Вася Толстый в Париж соскочить намылился, — произнес он, — надо в аэропорт подъехать, его перехватить.
А в зале кроме них уже находились только немецкие туристы, не считая, конечно, суетящихся официантов. Снова полезли на сцену балалаечники и, вздохнув, в сотый раз за день грянули «Светит месяц, светит ясный…» Девушка-гид и французы исчезли.
— Ничего, — произнес себе под нос дядя Костя, — в аэропорту встретимся.
Покосился на своего спутника и добавил, поднимаясь из кресла:
— Может быть.
Но что это означало, вероятно, и он сам не смог бы объяснить.
