Окно в его комнате было раскрыто, лишь легкие шторы закрывали их от всего света. Орали воробьи, и во дворе время от времени начинали работать автомобильные моторы, а потом отъезжали машины. Но все это было несущественно и происходило в другом мире, в который нет нужды возвращаться. Все изменилось в одно счастливое мгновенье. Так ей казалось.
Утром Аня позвонила маме на работу. Хотя это был уже день, оказавшийся потом таким коротким.
— Мама, не волнуйся: я у Филиппа.
И быстренько положила трубку, чтобы не слышать ее слез. Но Любовь Петровна и не собиралась плакать: плачут обычно от горя или от радости, а она ничего не поняла, знала только одно — дочь не ночевала дома; впрочем, что в этом особенного: сдала последний экзамен, перешла на третий курс — может, с подружками отметила у кого-нибудь дома, попили девушки чай с тортом, может быть, даже бутылочку шампанского открыли. При чем здесь Филипп? Но времени размышлять не было, перемена закончилась, и Любовь Петровна помчалась ставить двойки нерадивым ученикам. Вечером по привычке она готовила ужин на двоих. На кухне было неуютно: у соседей опять были гости, и соседи по обычаю принимали их на кухне. Гости пили водку, курили и материли правительство и олигархов. Слушать это было противно, но скрыться от этого было нельзя — противники существующего строя вмиг слопают полусырые котлеты.
— Слышь, Петровна, — дернул ее за рукав халатика один из гостей, — а что лично ты думаешь по поводу обнищания народных трудовых масс?
Анина мама промолчала, не желая вступать в дискуссию, а незнакомая синелицая женщина, затянувшись папиросой, громко произнесла:
— Да чего ты ее спрашиваешь? Она же сама буржуйка! Живет в трех комнатах, когда другим приходится на кухне в антисанитарных условиях отмечать День независимости России.
Сосед, который уснул было, прильнув щекой к столешнице, оторвал голову от прожженного пластика, обвел всех мутным взором и хлопнул ладонью по столу:
— За что боролись?!
Видеть это было неприятно, слышать противно, а присутствовать страшно.
Любовь Петровна пошла в свою комнату, унося котлеты и пюре. Уже подойдя к двери, услышала сказанное ей вслед:
— Интеллигенты поганые! Жиреют за наш счет.
Ну это уже была полная неправда. У приятельниц соседей таких фигурок, как у Любови Петровны, не было даже в ранней молодости. «Хорошо, что Анечки нет дома», — подумала она. И вдруг вспомнила о звонке дочери и о том, что та сказала ей сегодня.
