Один страшный день сменялся другим, более мрачным и жестоким.
Утром «шубы» прибыли на летающей машине, чтобы проинспектировать наши работы. Мы вновь выстроились шатким, словно стариковские зубы, фронтом. «Червелицые» выволокли из летуна лохани с водой и человечиной; по гребню вала пробежался, частя тонкими щупальцами, цилиндр. Все это превратилось в такой же ритуал, как и утреннее поднятие флага на корабле.
Неожиданно моряков и «троглодитов» растолкал Стриженов. Он прошел сквозь строй и устремился вперед, будто желал приветствовать «хозяев» лично.
— Федор Арсеньевич! — окликнул я офицера, сердцем чуя, что вот-вот произойдет нечто скверное. Помощник капитана даже не обернулся. Я было рванулся следом, но меня остановил Карп Дудкин.
Стриженов обошел замерших на месте «шуб» по широкой дуге. Опустился на колени перед чаном со страшным завтраком (нам его продолжали навязывать каждый божий день, а ведь «червелицые» должны были видеть, что с ним происходит).
— Братцы! — закричал Стриженов жизнерадостным голосом. — Это же — свиньи! — Он опустил обе руки в дымящийся бульон, вынул из чана два разваренных куска. — Свиньи, братцы!
У некоторых матросов после этих слов задергались кадыки. Справа и слева от меня громозвучно заурчали пустые животы. Строй зашатался сильнее, чем прежде.
Стриженов лукаво улыбнулся. Затем бросил оба куска нам. Выловил из чана еще пару ломтей и снова кинул…
Теплые капли попали мне в лицо. Я застонал, словно это была кислота, а не чуть теплый бульон. Принялся истово тереть щеки и лоб шершавыми рукавами. Запах человеческого жира преследовал меня еще долго, я никак не мог избавиться от ощущения, что проклятые капли так и остались на лице.
Жадные руки поймали бледно-серые куски на лету. Голодные рты впились в мясо пожелтевшими зубами. Началась потасовка. Кто-то отбирал у товарища кусок, чтобы насытиться самому. Кто-то — для того, чтобы втоптать дьявольское угощение в землю.
Послышались крики: — Вурдалаки! Упыри!
— Сами не жрете, так другим в рот не лезьте! Мы от слипшегося брюха подыхать не собираемся! — Акулы ненасытные! Людоеды!
— Свиньи! Свиньи!!! — орал довольный Стриженов, подбрасывая морякам добавку.
Пыль взлетела к небесам, зазвучали гулкие удары кулаков.
Я выбрался из толпы, отступил к валу. Не было ни сил, ни желания принимать участие в разворачивающемся действе. Меня поглотила неожиданная апатия, штиль, если говорить морским языком — в душе воцарился полный штиль.
