Всю жизнь мы нарочно пугаем себя. В детстве — историями о ведьмах и оживших мертвецах. В юности мы зачитываемся страшными сказками Гауфа. В молодости смакуем «Пиковую даму» и «Каменного гостя» (а вы до сих пор не читали?); мы вкушаем фантастические произведения Гете, Шелли, Бальзака, Верна, и от этого наши аппетиты по отношению к таинственному и пугающему разжигаются сильнее и сильнее. О, испугайте нас, пожалуйста, еще! Заставьте покрыться «гусиной кожей», когда случайный сквозняк потушит свечу в полуночной комнате! Мы приходим в невольный азарт, обсуждая подробности кровавых преступлений и несчастных случаев. Мы перебрасываемся друг с другом бредовыми сплетнями о детях, рожденных хвостатыми и зубастыми, о встречах с умершими людьми, о гигантских крысах, пауках и змеях. Нас приводит в болезненный восторг мрачная романтика спиритических обрядов и сама возможность существования лазейки в потусторонний мир. Кроме того, нас настойчиво пугают священники, предрекая адские муки, которые постигнут каждого в расплату за возможные прегрешения (в том числе — и за участие в спиритических сеансах). И не забудьте об апофеозе апофеозов — об Армагеддоне, о Конце Света, которого традиционно ждали на рубеже веков и так же традиционно не дождались.
Сознательно и бессознательно, изо дня в день мы готовимся ко встрече с неизвестным и сверхъестественным. К тому, что однажды явится перед тобой, словно чертик из табакерки. Выскочит, выпрыгнет — и в один миг перевернет представления о привычном мире и о твоем месте в нем. Готовим себя, закаляем, муштруем…
Однако действительность оказывается коварнее, и тут ничего не попишешь. Реальность всегда страшнее выдуманной истории, даже самой талантливой. Всегда. И к этому нельзя каким-либо образом подготовиться.
— Как же это могло случиться?.. Что же с нами будет?..
Грузный и солидный, точно гоголевский Бульба, Тарас Шимченко сидел на полу, обхватив круглую голову руками. Его могучие плечи сотрясала крупная дрожь.
Северский ломал спички одну за другой, тщетно пытаясь закурить папиросу. Отец Савватий стоял на коленях, устремив взор вверх. С мокрой бороды священника стекала вода, на лице была растерянность. Складывалось впечатление, будто духовник напрочь позабыл слова всех молитв и теперь отчаянно пытается вспомнить хотя бы первые строки «Отче наш».
В трюме летающей машины царил полумрак. Тусклый свет проникал через ряд узких, словно щели, запыленных иллюминаторов. Сильно пахло теплым железом и, кажется, машинным маслом. Было не холодно и не жарко, в меру шумно (гудели, очевидно, двигатели летуна) и относительно спокойно. По крайней мере, нам выпал шанс еще раз обсудить свое незавидное положение.
