— Понаслышаны мы были давнёхонько о вашей сторонушке. Богатая она страсть и привольная. Нет в ней ни воевод, ни стрельцов, жить можно вольготно, не опасаючись. Остяки, бают, да всякая нечисть беспокоит порой, ну да на них управу найти можно…
— Один, што ли, ты с ними справишься?
— Зачем один? Нас много… Сот семь наберётся…
— Все с Волги?
— Откуда же больше? Она была наша кормилица.
— А теперь…
— Теперь царь засилье взял. Казань сложил, Астрахань… Воеводы да стрельцы кишмя кишат на Волге-то… А нам это не на руку.
— Кому же это?..
— Известно: вольнице.
— А ты кто такой?
— Есаул Иван Иванович, по прозвищу Кольцо…
— Храбр же ты, молодец, коли так напролом и лезешь к незнакомым людям. Али тебе неведомо, что царь цену назначил за твою голову?
— Как неведомо? Ведомо…
— А что дороги тебе отсюда назад не найти, не опасаешься?..
— Я опаску, купец, уже давно потерял, да и найти не хочу её… Слухом о Строгановых земля полнится, не такие они люди, чтобы на деньги польстились и вольную казацкую голову воеводам, приказным подьячим и прочей царской челяди продать… Да и голову я свою ценю подороже, чем ценит её царь Иван Васильевич, даром тоже не отдам. Трудно с Кольцом будет справиться. — Он тряхнул действительно могучими богатырскими плечами. — А коли одолеют, так тут неподалёку Ермак станом стоит, своего есаула не выдаст, выручит или жестоко отомстит за него, всё в щепки разнесёт…
— Ермак, говоришь?.. — переспросил его Семён Иоаникиевич, и голос его невольно дрогнул при этом имени.
Грозная слава Ермака с устрашённых им берегов Волги донеслась до запермского края и невольно даже на властных людей производила впечатление.
— Да, атаман Ермак Тимофеевич, — отвечал Иван Кольцо.
Семён Иоаникиевич некоторое время молчал как бы в раздумье. Иван Кольцо смотрел ему пытливо в глаза смелым взглядом.
— Не ошибся ты, добрый молодец, не такие люди были и есть Строгановы, чтобы выдать головы гостей своих. Без опаски можешь быть под нашею кровлею.
— Я опаски ещё в жизни, купец, не испытывал, докладывал тебе кажись об этом… Не Ивану Кольцу опасаться кого, а его опасаться надобно, — как-то естественно просто прозвучала в устах есаула эта хвастливая фраза.
— Что нам о том препираться с тобой? Выкладывай лучше дело, добрый молодец. С чем вы к нам прийти надумали?
— Вот это слово твоё, купец, правильно. Сейчас всё тебе выложу, по душе, по совести…
— Садись, — сел на лавку Семён Иоаникиевич.
— И постоим перед твоей милостью…
