Тиберий, которому такие слова шли на пользу, отечески одобрил подобное рвение, но признался:
— Боюсь, я слишком стар, чтобы отправиться туда…
Не все в курии поняли из этих неясных слов намёк Тиберия на то, что огромная популярность Германика делает рискованным дальнейшее его пребывание в Риме. Тогда поднялся сенатор Кальпурний Пизон, личный приближённый Тиберия и вдобавок женатый на женщине по имени Планцина, рождённой во влиятельном сенаторском семействе.
«Она на редкость жестока», — говорили о ней, но весь Рим знал также, что она водит дружбу с матерью Тиберия Новеркой и ежедневно к ней заходит. Кальпурний Пизон решился выразить чувства своих коллег:
— Тиберий в расцвете сил, и мы возносим молитвы богам, чтобы так продолжалось долгие годы. Но его присутствие необходимо в Риме, мы трепещем при мысли о риске, которому он подвергся бы на Востоке.
Здесь даже до самых невнимательных из популяров дошло, что дело ведётся к уже принятому решению, и никто не рискнул вмешаться. Тиберий действительно поблагодарил сенаторов за заботу и предложил:
— Человек, который восстановит порядок на Востоке, — тот, кто победил хаттов, ангривариев и херусков. Это Германик.
Рекомендация Тиберия означала чуть ли не больше, чем декрет. Империй (то есть власть) над восточными провинциями казался большим доверием и давал большие полномочия, чтобы успокоить конфликты и возмущения, принудить к согласию царьков и вождей, плохо контролируемых двусмысленными договорами вассальной зависимости, укрепить важные границы на Евфрате и в набатейских пустынях. Но это назначение несло в себе и большой риск. Простодушным популярам такая перспектива показалась лестной для их идола, в то время как оптиматы, по противоположным соображениям, увидели в ней прямо-таки избавление. И предложение отправить Германика на Восток было быстро и радостно одобрено.
Глубокую тревогу Германика, вызванную этим неожиданным назначением, затопили массой поздравлений. И он решил взять с собой нескольких преданных офицеров, юристов и чиновников, знакомых с теми краями, а также свою любимую Агриппину и, впервые, всех трёх сыновей. Из этих троих громче всех выражал свою радость младший — Гай, родившийся на северных границах империи и никогда не плававший по морю.
Отплыв из порта Брундизий, они попали в шторм. В борт корабля били тяжёлые волны. Ветер гнал флотилию к пустынным берегам Македонии и Эпира, мимо множества островов, пока однажды вечером, измученные тяжёлым плаванием, люди не увидели, что за высоким мысом открывается глубокая бухта со спокойными водами. Один из моряков сказал Гаю, что эта выступающая из мглы бухта называется Акций и пятьдесят лет назад здесь состоялось великое сражение между Августом и Марком Антонием за власть над империей.
