— И вот…
Прозвучало как-то обреченно, что ли.
Баська на цыпочках поднялась к Никаноре, которая уже не спала, но лежала тихонько, натянувши пуховое одеяло так, что только нос из-под него торчал.
Подле неё на лавке сидел батюшка и видом был мрачен.
На Баську глянул так, что она ажно попятилась, да только заставила себя остановиться: не хватало еще от родного батьки прятаться. И вообще… она по делу.
— Туточки на ночь нельзя оставаться, — сказала она, а то ведь с них станется решить, что с одной-то ноченьки ничего не перебудет. А оно еще как перебыть может, если вон даже ведьма отбывать собралась.
Никанора вздохнула.
И батюшка с нею. А Баська, осмелевши, в комнату вошла, как была, бочком. Огляделась. Нахмурилась. Надобно бы окошко отворить, а то душно и пахнет нехорошо, болезнью. И еще паутина в углах видна, которой вчерась и не было.
Или была, только Баська её не увидела?
Не важно, главное, что пыльно вон и дыхать нечем. Водицы в кувшине на донышке осталось, да и голодная она, Никанора, небось. Оттого и слабая, что ест мало.
Да.
Хотела было девок кликнуть, да вовремя вспомнила, что звать вовсе некого. Ну и ладно, Баська сама управится. Она отворила ставенки, подхвативши рушник, больше напоминавший тряпку, смахнула паутину и пылюку тоже. Сунула батюшке кувшин, а то сидит сидмя и ничего не разумеет.
— Воды принеси, свежей, — велела строго и удивилась, когда батюшка не стал возражать, но поднялся, вышел.
Никанора только всхлипнула.
— Не реви, — сказала Баська. — Небось, найдется, где голову приклонить. У батюшки знакомых хватит, а нет, то столица же ж… будут постоялые дворы и вообще…
Никанора вхлипнула громче, пуще прежнего, скривилась так, что стало понятно, того и гляди расплачется. А оно Баське надобно? Баська терпеть не могла, когда девки ревели.
И оно-то девки, а то Никанора, которая завсегда себя держала.
— Что ведьма сказала? — Баська одеяло тоже забрала, стряхнула, от пыли избавляя. Да и то, чегой под одеялом лежать, когда в доме и без того не холодно. Вона, взопрела вся, и рубаха мокрая, и летник насквозь. Пот едва ли не по длинному носу Никаноры катится.
— Что мальчик будет, — слезы не высохли, но отступили.
— И хорошо. Батюшка радый станет. Вещи твои туточки?
— Там, в сундуке…
— Надобно одежу сменить, да растереться…
Это было немного… странно, что ли? Прежде-то Никанора говорила, чего Баське делать. И держалась так, с гонором. Слова ей прежним часом не скажи. Тепериче вон сама и летник скинула, и рубаху стянула, оставшись в исподней, которую тоже сменить следовало бы.
