Пока я стояла с открытым ртом, пытаясь понять, что не так (в прошлый же раз сработало, Людмила Григорьевна поверила), он уже скрылся на кухне. Когда я наконец очухалась, мне пришлось уже бегом достичь угла гостиной и попытаться заглянуть в нишу за мебельной стенкой. Со стороны стены с окном мебель была придвинута вплотную. Я присела и заметила, что плинтус спилен. Видимо, ради экономии места. Сама мебельная стенка занимала не всю стену гостиной, она заканчивалась комодом явно из другого набора, так как отличались и цвет, и стиль, и возраст (за комодом чувствовалась старина), а за ним вольготно ощущал себя пуфик в углу, к нему можно было вполне еще один такой же впихнуть. Но ладно, хозяин — барин. Итак, просунуть в эту нишу руку, даже тонкую ладонь, невозможно, а стало быть, и спрятать ничего не получилось бы.
Я побежала в сторону пуфика. Сдвинула его к самому углу, села и сунула руку за комод — насколько позволяла ширина промежутка между стеной и мебелью. Раскрытая ладонь вошла целиком, но никаких бумаг я, к сожалению, не нащупала.
Только я начала подниматься, как услышала шаги прямо за спиной. От испуга я просто села на пуфик, разом оборачиваясь лицом к двери.
Юлиан стоял на пороге комнаты с фужером в руках. Содержимое, кстати, было желтого цвета.
— Устала? — с напускной заботливостью поинтересовался он моим самочувствием. Догадался?
— Да, вот решила присесть. Это мне? Давай, — скороговоркой пробубнила я. — А почему у тебя в доме желтая вода?
— Это сок, — прыснул он. — Я фильтр пока не поставил, а вода тут так себе. Отдает болотной тиной. Даже кипяченая. Вот на Байкале, к примеру… Ты была на Байкале? — Я не могла ответить, потому что поглощала кисловатый апельсиновый сок. Засим покачала головой, возвращая фужер. — Ну так вот, я какое-то время жил в Иркутске. И теперь обычную здешнюю воду просто не могу пить.
— Сочувствую. — Я резко вскочила с пуфика, оказавшись с ним лицом к лицу. — Ладно, я пошла. Покеда.
— Да погоди ты! — он задержал меня за руку, когда я пошагала к двери. — Что, так сразу уйдешь?
— А что? — Я часто-часто заморгала, мол, не понимаю.
— Ну… Не останешься?
— А? Что? Где? — Я моргала еще чаще.
Юлиан вздохнул и направил полный отчаяния взор к потолку. То ли молился, то ли подумывал и сюда зеркала повесить.
— Ясно, я понял, иди. Но если что, — с пафосом говорил он мне уже в спину, — этот дом для тебя всегда открыт! Ми каса эс ту каса.
Знаний испанского на это хватило, потому я кивнула. Уже на пороге полюбопытствовала:
