Кто приказал? Теперь они без «кремлёвки». А обычный телефон? Тоже не работает.
Они вообще без связи.
Косарев прижимает к себе худенькое тело жены. Она слегка дрожит. Отстраняет, смотрит в лицо — ни слезинки. Железный характер у его Маши, как у всех Нанейшвили.
И вдруг: да пошло оно всё! Может, затопить баню? Парку бы теперь, душу очистить от этих бесов. Да, хорошо, она права, может быть, вечером.
А пока они решают съездить в Москву к матери Косарева, повидаться. У Марии своя машина. Давно никуда не ездила, наверное, аккумулятор сел. Нужно попробовать. В конце концов, никто им этого пока не запрещал.
Одеваются, выходят в гараж, Саша крутит ручку, машина заводится.
Открывают ворота, снаружи — НКВД. Косарев весело так им кричит:
— Здравия желаю, бойцы! Не замерзли?
В ответ — молчание, косые взгляды.
Легковушка катит по улочкам Волынского.
Почти никого, прохожие редки. Какой-то старик с санками, баба набирает воду из колонки.
Контрольно-пропускной пункт на выезде из поселка, охранник открывает шлагбаум, отдает честь Косареву. Но еще через пару километров Мария через зеркало заднего вида замечает черную эмку. Нежели следят?
Поворачивают для проверки направо, на грунтовку, — эмка за ними.
Разворачиваются, снова выезжают на шоссе. Эмка пропускает их машину и снова держится позади.
Теперь ясно: хвост. Следят.
Несколько часов просидели в гостях у бабы Саши, как ее называли, у матери Косарева Александры Александровны. Здесь их никто не подслушивал. Предупредили: может, видимся в последний раз. Мать Косарева, что тоже жила не в безвоздушном пространстве, а в СССР и при Сталине, отлично понимала, какая гроза нависла над семьей.
Женщины всплакнули.
Косарев сказал:
— Мама, если случится что-нибудь со мной и Машей, присмотри за Леночкой! Давай так: пусть Ольга Яковлевна ее к тебе привезет.
Ольга Яковлевна Ермолаева — няня у Косаревых.
В ноябре темнеет быстро.
Шли часы, дни, их никто не беспокоил. Но поскольку оцепление не снимали, семья понимала: теперь они под необъявленным домашним арестом.
Маша читала что-то по-французски. Саша лежал на диване в свитере, читал свои книги. Конечно, большинство книг осталось в московской квартире. Но часть он сюда перевез, и почти все — дорогие сердцу, с дарственными надписями от Горького, Фадеева, Гладкова, Николая Островского, а то — и от совсем молодых авторов — романы, где действие разворачивается в колхозах, на ударных стройках.
Он читал и помимо своей воли прислушивался к звукам за окном. Нет, тихо. Только чуть-чуть слышен голос из репродуктора: новости, почти за каждой из которых — его комсомольцы, его люди, косаревцы, по всей огромной стране и в армии, в авиации, на флоте.
