Сорвил хотел было окликнуть её, но внезапно вспыхнувшие опасения заставили его умолкнуть. Известно ли ей? Сообщили ли ей упыри об Ужасной Матери? Знает ли она, кем он на самом деле является?
И что ему предначертано сделать?
Вместе с возвратившимся сознанием пришло и понимание, где они сейчас. Они находились на Кирру-нол – площадке, располагавшейся непосредственно перед сокрушёнными вратами Иштеребинта. Сорвил, поднявшись с холодного камня, привстал на одно колено.
– Что… что происходит? – прохрипел он, пытаясь перекричать окружавший их грохот и шум.
Она резко повернулась к нему, словно бы оторвавшись от каких-то тревожных дум. Её левый глаз заплыл, будто скалясь какой-то лиловой усмешкой, но правый со свойственной ей уверенной ясностью уставился прямо на него. Со следующим вдохом пришла радостная убеждённость, что она настолько же мало знает о той части истории, которая касается его, насколько мало он знает о том, что случилось с ними.
И Сорвил немедленно принялся репетировать в своих мыслях ту ложь, которую поведает ей.
– Последняя Обитель умирает, – отозвалась она. – Целостные сражаются против всех остальных.
– И хорошо! – прорычал чей-то голос позади Сорвила. Оглянувшись, юный Уверовавший король увидел Моэнгхуса, сидевшего над грудой каких-то обломков, словно над выгребной ямой – ссутулившись и положив свои огромные руки себе на колени. Чёрная грива волос скрывала его лицо. Он, как и его сестра, был одет в отрез чёрного шёлка, расшитый, в отличие от её одеяний, алым рисунком, изображавшим скачущих лошадей, но обёрнутый лишь вокруг бёдер. Кровь, стекая с пальцев его правой руки, капала на землю.
– Хорошо? – спросила Серва. – И чего же тут хорошего?
Имперский принц даже не поднял взгляда. Вопли эмвама, подобные блеянию овец, звучали где-то невдалеке.
– Я слышал тебя, сестрёнка…
Кровь алыми бусинками продолжала сочиться с кончиков его пальцев.
– Сквозь собственные крики… я слышал, как ты… распеваешь…
* * *
– У боли тоже есть своё волшебство, – прошептал ненавистнейший из упырей.
Они карабкались по склонам Плачущей Горы, стремясь прочь от Соггомантовых Врат так же резво, как и эмвама. Серва вела их к изукрашенным резными панно вершинам, двигаясь вдоль перемычек и насыпей, соединяющих восточные отроги горы с основным массивом Иштеребинта. Их путь устилали каменные обломки, осыпавшиеся с полуразрушенных каменных ликов и барельефов, украшающих отвесные скалы. Из бесчисленных шахт, вырытых упырями для вентиляции их мерзкой Обители, извергался дым – чёрные, серые, а иногда белые или даже гнусно-жёлтые, чадящие столбы и шлейфы. Каждый из беглецов вдоволь настрадался, но достаточно было только глянуть на Моэнгхуса, чтобы понять – именно на его долю выпали самые тяжкие испытания. Серва и Сорвил не спотыкались и не шатались, как он, выглядевший, словно внутри него вся тысяча его мышц сражается с сотней костей. Имперский принц горбился, вся его фигура выдавала бушующие в душе страсти, лицо искажалось гримасами боли, дыхание то и дело дрожало от всхлипов и рыданий, словно бы с каждым вдохом в его лёгкие проникала какая-то незримая погибель. Серва и Сорвил двигались как единое существо, будто ими владело одно-единственное побуждение, определявшее ныне их действия. Они вглядывались в горизонт, в то время как он мог смотреть только вниз, опасаясь поранить босые ноги. Они прошли испытание, и дух их остался
