Мощное землетрясение поражает Момемн, обрушивая городские стены и оставляя его жителей без какой-либо защиты от ярости Фанайяла и его кианцев. Пока падираджа готовится к штурму, Псатма Наннафери надсмехается над ним. За всем этим наблюдает терзаемый мрачными предчувствиями Маловеби – посланник зеумского сатахана. Хотя Первоматерь и является пленницей Фанайяла, в действительности Ятвер вверила падираджу её власти. Внезапно прямо в кианском лагере появляется Келлхус и убивает как Фанайяла, так и Первоматерь, а затем, одолев Маловеби, отсекает его голову, превращая зеумца в одного из болтающихся у его бедра декапитантов.
Повторные толчки сравнивают с землёй имперскую столицу. Кельмомас следует за Воином Доброй Удачи, которого продолжает считать слугой Айокли, через рушащийся дворец к тронному залу. Однако, увидев стоящего рядом с матерью отца, он понимает, что ассасин охотится за самим Аспект-Императором – причём согласно воле его матери. Мальчик привлекает внимание убийцы, рассчитывая помочь ему, но тот взирает на него, полностью оцепенев, – словно бы какая-то иная душа в этот миг пробудилась за его некогда неумолимыми глазами.
Своды зала падают, и мальчик понимает, что пребывающее в руинах может разрушиться ещё сильнее.
Глава первая. Западная часть Трёх Морей
Прокатилась молва среди наших мужей
И погнала их прочь от сохи и с полей,
Прочь от мягких перин, прочь от жён и детей,
Прямиком к золотому Ковчегу.
К золотому Ковчегу – презлому врагу,
Всё дальше в его нечестивую тьму,
Туда, где свод Неба царапает Рог,
Где Идол, страшащий нас пуще, чем Бог.
– древнекуниюрская Жнивная Песня
Середина осени, 20 Год Новой Империи (4132 Год Бивня), Момемн
Отцовская песнь переполняла собою кружащийся и кувыркающийся вокруг него мир – Метагностический Напев Перемещения, понял Кельмомас. Колдовские устроения охватили его, а затем швырнули сквозь нигде и ничто, словно горсть зерна. Копья света пронзали оглушающие раскаты грома. Грохочущая, всесокрушающая тьма подменила собою небо. Имперский принц корчился в судорогах. От какофонии окружающего рёва в ушах у него пульсировала почти нестерпимая боль, но он всё равно отчётливо слышал горестные причитания матери. Уколы неисчислимых песчинок жалили щёки. В его волосах, сбив пряди в колтуны, застряла блевотина. Там, вдалеке, его чудесный, наполненный тайнами дом оседал и, надломившись, обрушивался ярус за ярусом. Всё, ранее бывшее для него само собой разумеющимся, превратилось в руины. Андиаминские Высоты исчезли, растворившись в громадном пепельном шлейфе, в столбе дыма и пыли. Почувствовав позывы к рвоте, он сплюнул, удивляясь, что всего несколькими сердцебиениями ранее ещё стоял
