В качестве аналогии стоит напомнить о другой нормальности — о нормальности СССР. Тем, кто жил в семидесятые-восьмидесятые годы XX века, казалось, что это устройство мира нормально и естественно, что иные варианты невозможны, и этот порядок, возможно, с небольшими изменениями, будет существовать вечно. Но все обрушилось в три дня, в три августовских дня 1991 года. И даже после того как советского мира не стало, люди по инерции продолжали ходить на работу, пытались жить прежней жизнью, так и не осознав, что она закончилась навсегда.
Точно так же как 1991-й, 2020 год стал поворотным в человеческой истории. Извлечение капиталистами природных ресурсов дошло до критической точки, потребительское общество захлебнулось в собственных отходах, капитализм, основанный на ценностях накопления, выродился в нечто прямо противоположное, в безудержное транжирство, и, перейдя к извлечению ресурсов непосредственно из человеческого поведения, созрел к все более активному введению элементов неофеодализма и неорабовладения.
А ведь еще двадцать лет назад казалось, что будет совсем по-другому. В 1995 году я приехал учиться в Америку, на кампус Болдер в штат Колорадо, и там, вместе с американскими студентами открыл для себя интернет. На это чудо смотрели как на мирный дивиденд: секретная военная компьютерная сеть, возникшая во время Холодной войны, как по волшебству превратилась в новое бесплатное средство связи и информации для всего мира. Границ теперь не существовало, университеты и научные учреждения США уже вовсю загружали туда свои материалы, казалось делом времени, когда к этому процессу присоединятся все главные страны, а потом подтянутся и остальные, какими бы закрытыми они ни были. Закрытости пришел конец: знания теперь принадлежали всем, мир стоял перед новым, невиданным еще в истории творческим взрывом.
Думалось, что вскоре в сети окажутся все информационные, научные, культурные богатства, которые выработало человечество. Было ясно, что новости теперь можно узнавать мгновенно, минуя официальные каналы, но ничего плохого от этого я не ждал: казалось, что хуже государственной цензуры ничего не бывает. Люди теперь могли переписываться моментально и бесплатно — но ни я, ни те, кого я знал, не читали Маклюэна, который бы объяснил, что этой-то моментальности, мгновенности и следовало бы больше всего опасаться — и именно с этими качествами интернета связаны неслыханные ранее возможности угнетения.
