Старуха цепочку сняла, потребовала документ, Глинский протянул ей удостоверение, она долго шептала звание опер-дежурного и фамилию, потом наконец впустила в квартиру.
Маленькая двухкомнатная "хрущевка" была обставлена антикварной мебелью (правда, красное дерево соседствовало с карельской березой и орехом), на кухне стояла западногерманская ультразвуковая плитка — положи в духовку мясо на минуту — вот тебе и готовый ромштекс, там же, на кухне, стоял диковинный приемник; неплохо секретарша живет.
— Бабушка, я за Люду волнуюсь, — сказал Костенко.
— Бабушка преставилась, царство ей небесное… Я — прабабушка ейная… Так и я за ее волнуюсь, за стерьву…
— Она когда уехала?
— Да часов в восемь… Сбежала вниз, потом вернулась, вроде бы краски эти самые взять, чтоб морду загорелой делать…
— Вы в окошко не видели, ее такси ждало?
— Она на их не ездит! Ее сюда то черные иностранцы привозят, то коричневые, меня запрет в чулане, — старуха кивнула на внутренний шкаф, — и чтобы носу не казала… А если чихнешь или там храпанешь с духоты, то назавтра так отлупит, что и жить не хочется…
— Так какая ж машина ее ждала? — рассеянно поинтересовался Костенко. — Наша или та, на какой коричневые ездят?
— Не, не наша, — бабка покачала головой, — цвет уж больно бесстыжий.
— Это как? — не понял Костенко и достал из кармана шоколадку. — Вот вам подарок, бабулечка.
— А это чего?
— Шоколад, — сказал Глинский; его всегда раздражала манера Костенко вести разговоры со свидетелями, хотя он понимал, что именно такой неторопливый, но скачущий разговор (внешне скачущий) — Костенко через каждую фразу умеет тащить свое, аккуратно и ненавязчиво, понимая, что страх перед должностным лицом, даже если оно не в форме, но с красной ксивой, — непременная константа советского человека — должен создать атмосферу располагающей постепенности, никакого форсажа, тем более наступательного…
— Вроде конфекты, что ль? — спросила бабуля, разворачивая шоколадку; она отломила малюсенький кусочек, положила его под язык. Так тетя Феня пила чай вприкуску, вспомнил Костенко, только вместо шоколада были подушечки; сейчас днем с огнем не найдешь, все скупают на самогон…
— Да, — ответил Костенко, — вроде сливочных конфет, очень полезно для сердца… Бабуль, а где Людина записная книжка?
— На столе, — ответила старушка. — Возле телефона.
— Не позволите взглянуть?
— Вы ж при чине… Глядите… Я власти покорная… Только башмаки снимите, она за ковер боится…
