— Не знаю, на меня пекинесы не нападали.
— Можешь спросить у тех, на кого нападали. Тебе подтвердят. Вот-вот вцепится зубами в лодыжку.
— И чем дело кончилось?
— Я остался жив, во всяком случае. Но что — жизнь?
— Жизнь — неплохая вещь.
— Никудышная, если ты потерял любимую девушку.
— А ты что, потерял любимую девушку?
— По-видимому. Сам не разберу. Зависит от того, как толковать такие слова: «Ни видеть, ни слышать тебя больше не желаю ни на том, ни на этом свете, тупица ты несчастный».
— Она так сказала?
— Среди прочего.
Я понял, что пришло время утешать и ободрять.
— Я бы не стал из-за этого беспокоиться, Боко.
Он удивился:
— Не стал бы?
— Нет, не стал бы. Она говорила это не всерьез.
— Не всерьез?
— Ну конечно.
— Просто так, болтала что придется? Вроде поддерживала светскую беседу?
— Я тебе сейчас объясню, Боко. Я довольно хорошо изучил слабый пол. Наблюдал их в разных настроениях ума. И пришел к выводу, что, когда они вот так кипятятся, их словам не надо придавать значения.
— И ты советуешь не обращать внимания?
— Ни малейшего. Выкинь из головы.
Боко снова помолчал. Потом заговорил, и в его голосе звучала нота ожившей надежды:
— Надо вот еще что иметь в виду: прежде-то она меня любила. Еще вечером любила. Всей душой. Ее собственные слова. Это следует помнить.
— И сейчас любит.
— Ты всерьез так думаешь?
— Вполне.
— Хотя и назвала меня несчастным тупицей?
— Конечно. Ты и есть несчастный тупица.
— Верно.
— Нельзя понимать в прямом смысле слова, которыми девушка бранит тебя в сердцах за то, что свалял непроходимого дурака. Это как у Шекспира, звучит здорово, но ничего не значит.
— Значит, твое мнение, что старая привязанность осталась?
— Определенно. Да господи, дружище, если она могла тебя любить, несмотря на серые фланелевые брюки с заплатой, простым идиотизмом такое чувство задушить нельзя. Любовь не убьешь. Ее святое пламя пылает вечно.
— Кто тебе сказал?
— Дживс.
— Уж Дживс-то должен знать, верно?
— А как же. На Дживса можно положиться.
— Ну, конечно, можно. Ты меня здорово утешил, Берти.
— Стараюсь, Боко.
— Ты вернул мне надежду. И поднял меня из глубин отчаяния.
Он заметно приободрился. Не то чтобы уж прямо расправил плечи и выпятил подбородок, но духом явно воспрянул. Еще миг, казалось мне, и к нему вернется былая беспечность. Но тут ночную тьму прорезал женский голос, называющий его имя:
— Боко!
Он затрепетал, как осинка.
— Да, дорогая!
— Иди сюда. Ты мне нужен.
— Иду, дорогая! О господи, — прошептал он чуть слышно. — Опять?
