Родители сразу же разошлись по домам, а Степан остался. Он решил дождаться Алешку — быть дома одному ему не хотелось. Весь смысл, все назначение его жизни были связаны теперь с рано осиротевшим мальчиком, который стал ему и сыном, и внуком, хотя это нигде не было отмечено, записано. Последнее обстоятельство иногда наводило Степана на невеселые раздумья: а вдруг найдутся люди, которые скажут, что Алешка живет у него незаконно, и отнимут у него мальчика, уведут его. Иногда ему снилось, как его уводят, и он просыпался в такой тоске, от которой ломило грудь и которая долго потом не проходила.
Степан полюбил дождливую погоду, потому что в ненастье Алешка был обычно дома и тогда они вдвоем сидели у окна и разговаривали. Нередко к ним прибегал соскучившийся в одиночестве Петька Серебров, и тогда в доме поднималась кутерьма: Степан никогда не запрещал мальчишкам играть в избе, и они носились по комнатам сломя голову, выбегали в сени и во двор, забирались на чердак. От крика их и смеха звенело в ушах, от топота содрогался пол, ходуном ходили двери, готовые сорваться с крючьев, но Степан на весь этот содом не обращал внимания и только время от времени предупреждал мальчишек, чтобы были поосторожнее, не упали, не разбились. Больше того, он сам вооружил их ружьями, автоматами, пистолетами — ни труда своего не жалел, ни досок. «Пусть играют, — говорил он себе, — на то они и ребятишки, чтобы играть…»
Солнце незаметно взбиралось ввысь по незримой своей небесной дорожке. И вдруг — гром среди ясного неба! — с треском распахнулась школьная дверь, и на волю, словно выброшенная метательным орудием, вылетела орава ребятишек, подвижная и орущая, как стая воробьев. Алешка, увидев Степана, подбежал к нему.
— Дедушка, смотри!
В руках у него были учебники — новенькие, нарядные.
— Береги их, — сказал Степан, уважительно подержав в ладонях каждую из полученных Алешкой книжек. По дороге домой он расспрашивал мальчика о том, что говорила в классе учительница, и каждая подробность была для него интересна и знаменательна.
Шумным, крикливым выводком пронеслись над деревней дрозды. То и дело мелькали в воздухе неуклюжие даже в полете грачи — они еще побудут в родных краях. А вот ласточки уже улетели. Осень, осень… Нет ничего в природе торжественнее ее прихода. Выйдет хозяйка на улицу по делу, но что-то вдруг остановит ее и заворожит. Минуту, другую и третью стоит она неподвижно, вроде бы о чем-то думает, но нет в глазах ее ни напряжения мысли, ни озабоченности, сейчас она одна на всем белом свете. «И что я стою?» — скажет она себе, не двигаясь с места и не подозревая, что это осень вошла в нее…
