Алешка вдруг выпрямился на табурете, лицо его отразило испуг.
— Я не хочу в город, хочу в деревне жить!
— В деревне? — переспросил Степан, не ожидая такого протеста со стороны мальчишки. — А где же…
Он хотел узнать, где, у кого будет жить Алешка, но вовремя осекся.
— Ладно, ладно, останешься в деревне, — успокоил он мальчика и полюбопытствовал: — Али город хужее?
— Я не хочу у тети жить, — ответил Алешка, глядя вниз перед собой.
— Почему не хочешь?
— Она жадная и злая.
— Вона что! — удивился Степан, как будто и мысли не допускал, что тетки могут быть жадными и злыми. — Ну, хорошо, хорошо, — еще раз успокоил он мальчика и неожиданно для себя предложил: — Ежели хочешь, живи пока у меня. Места вон сколько — целый дом…
После похорон в избе у Нюрахи Силиной собрались на поминки. Нюраха прибежала за Алешкой, стала звать и Степана. Тот начал было отнекиваться, но Алешка без него идти отказался. Пришлось Степану согласиться.
За столом они сидели рядом. Степан принял от соседа чашку с медом, который подали вместо кутьи, зачерпнул его — побольше для Алешки, потом поменьше — для себя. Отведал он и кушаний, приготовленных бабами, но от водки и вина решительно отказался.
Говорили вполголоса, не перебивая друг друга, — поминали Ивана и Марью добрым словом. И не только потому, что на поминках так принято, — никто даже при желании не мог бы сказать о них ничего худого.
Горевали о несчастной судьбе Алешки. В восемь лет лишиться отца, матери, дедушки и бабушки — такое только в страшном сне может присниться. Гадали, почему не приехала тетка, хотя была извещена телеграммой. Сошлись на том, что либо ее нет дома — уехала в отпуск, например, либо телеграмма не дошла. Нюраха «завтра же» пообещала написать письмо.
Алешка ел и пил немного — да и то после настоятельных увещеваний, на вопросы отвечал неохотно — одним, двумя, словами.
Когда стали расходиться, Нюраха хотела оставить Алешку у себя, но мальчишка так крепко ухватился за Степана, что она сразу же отступилась. Несколько человек вызвались перенести Алешкины вещи к Степану. Кроватку установили в горнице — в ней попросторнее, почище и воздух посвободнее, посвежее. Нюраха подсказала Степану, что тот должен лечь в горнице — вдруг ночью ребенок проснется, испугается темноты, незнакомого места.
Алешка, безучастный ко всему, сидел на стуле, и в сумеречном свете лицо его выглядело стертым и словно бы неживым. Постель для него была готова, и Степан, бросив на пол кое-какое тряпье и подушку, сказал:
