— Нам нужно где-то спрятаться, — говорю я так тихо, что сама с трудом могу слышать свой голос. В этот момент у меня возникает чувство, что мы бегаем по кругу. Каюты, коридоры, склады. Вновь и вновь.
Вдруг раздаётся оглушительный гул, стены дрожат, и пол вибрирует под нашими ногами. Как только мы отчалим, в трюм сразу же спустятся некоторые из рыбаков, чтобы передохнуть для работы. Мы не можем больше терять ни минуты. Я хватаю Пейшенс за руку и направляюсь к металлической двери, на которой написано «sala de máquinas»[1]. Затем я открываю её, и шум становится ещё сильнее.
— Туда, — кричу я и вталкиваю Пейшенс в комнату. Затем закрываю за нами дверь, и у меня возникает ощущение, что в любой момент мои уши разорвутся. Недолго думая, я отрываю несколько лоскутков от моего пальто, отдаю два Пейшенс и показываю ей, что их нужно использовать, как импровизированные беруши. Вслед за ней и я делаю то же. Шум становится более терпимым, и я, наконец, могу спокойно осмотреться.
Помещение, в которое мы попали, похоже на цех. Повсюду стоят котлы, от них отходят длинные трубы к потолку. Огромные колёса и винты прикреплены к ним, из бесчисленных вентилей поднимается пар, и неприятно пахнет бензином, жидкостью, которой люди раньше заправляли свои автомобили. Я вновь смотрю на котлы. Даже несмотря на то, что я не хотела бы оставаться возле этих чудовищ, я вынуждена признаться, что это место — довольно хорошее укрытие. Среди толстых труб и моторов нас точно не увидят и не услышат.
Мы присаживаемся между двух котлов. Они такие тёплые на ощупь, и я прислоняюсь спиной к одному из них. Значит, здесь мы проведём следующие часы, пока корабль не достигнет морской границы между Португалией и Испанией. Там рыбаки ещё раз закинут специальные рыболовные сети. Так они надеются, что смогут поймать морских обитателей, находящихся на испанской стороне, по крайней мере, я так предполагаю. У нас в Лондоне рыбаки делают именно так, если они хотят во французские воды. Они продвигаются к серой зоне, как меня учили. Пересекать морские границы на корабле запрещено, однако это не касается забрасывания сетей и ныряния водолазов с гарпунами.
Если мы продержимся до этого момента, то практически спасены. Из Испании я, наконец, смогу связаться с отцом Пейшенс. Я оглядываюсь на неё и улыбаюсь, подбадривая. Она зевает и кладёт голову на спину Мали. Затем закрывает глаза и, кажется, с одного момента на другой, забывает обо всём вокруг. Я сдвигаюсь немного в сторону и устремляю взгляд на дверь. Наконец-то мы едем домой. Уже скоро воцарится покой. Я думаю о последних днях, и, хотя я едва могу дождаться момента, когда Пейшенс будет вновь в безопасности, во мне зарождается тоска. И сожаление. Я поднимаю руку и прикасаюсь к своим губам, чтобы проверить, ощутим ли там ещё хоть где-нибудь поцелуй Сая, но его там нет, и мне становится ясно, что я потеряла это особое чувство, эти «мурашки» по всему телу, ещё до того, как смогла по-настоящему его ощутить. Почти панически я представляю его лицо перед глазами и облегчённо выдыхаю, когда это мне ещё удаётся. Я всё-таки могу сохранить эту оставшуюся от него частицу. Я спрашиваю себя, что будет, когда после этого путешествия, этого краткого мгновения с ним, пройдёт две недели или пара месяцев. Возможно, когда-нибудь я буду вспоминать только его улыбку и глаза и ничего больше.
