Работая, Алекс расцветал. Мир кружился вокруг него, беснуясь, а он никогда не торопился, не повышал голоса, не впадал в панику, не мучился, как другие, внутренними противоречиями. Он достиг того состояния земного блаженства, которое называется душевным покоем.
Казалось странным и даже смешным, что организацией бетарцев руководят в одной упряжке Брандель и Андровский. Андрей, будучи на пятнадцать лет младше Алекса, был полной его противоположностью, что не мешало обоим признавать друг за другом достоинства, которых не хватало каждому из них.
— Оставайтесь на ужин, и Габриэла пусть приходит, — пригласила Сильвия.
— Если для вас это не слишком хлопотно.
— Ну, что вы! Вольф, как только кончите партию, берись за флейту. Деньги за уроки музыки на дереве не растут.
— Хорошо, мама.
— Еще счастье, что ваша племянница, Андрей, собирается поступать в консерваторию, а то он и не притронулся бы к инструменту.
Андрей глянул на Вольфа, и тот покраснел.
”Ах, вот оно что, — подумал Андрей, — значит, ты один из тех шмендриков, которые заглядываются на Рахель”. Вольф опустил глаза. Андрей внимательно смотрел на мальчика. Угловатый, на подбородке пух пробивается между прыщами... И что только Рахель в нем нашла? Конечно, он еще не мужчина. Хороший мальчик.
— Ваш ход.
Андрей сделал нелепый ход.
— Шах и мат, — сказал Вольф.
Минуты три Андрей тупо смотрел на доску, а потом заорал:
— Марш за флейту!
Андрей потянулся, зевнул и обернулся к Алексу, который что-то писал в толстой тетради.
— Что это? — спросил Андрей, беря тетрадь в руки.
— Дневник. Дурная привычка все заносить на бумагу.
— Зачем тебе дневник в твоем возрасте?
— Не знаю. Просто в голове вертится странная мысль: вдруг он когда-нибудь пригодится.
— Не заменит же он Седьмой уланский полк, — пожал плечами Андрей, кладя дневник на стол.
— Как сказать, не уверен, — возразил Алекс.
— Вовремя сказанная правда может оказаться сильнее сотни армий.
— Мечтатель ты, Алекс.
Алекс уловил в Андрее какое-то беспокойство. Он отложил бумаги в сторону, вынул из тумбочки письменного стола бутылку водки и разлил по стаканам: в маленький — себе, в большой — Андрею. Андрей поднял стакан и произнес: ”Лехаим!”[28]
— Ты сегодня почти все собрание молчал, — начал Алекс.
— Другие за меня достаточно говорили.
— Послушай, Андрей, таким мрачным я тебя видел только однажды, два года назад, еще до Габриэлы. Вы с ней поспорили?
— Я с ней всегда спорю.
— Ты мрачный из-за того, что надвигается война?
