Милая, 18 | страница 42



С Андреем считались не только в еврейском районе, потому что он мог вступить в драку и победить. Но он знал, что за глаза его называ­ли ”этот еврей”. Только ”этот еврей” — чего бы он не достиг. Между ним и ими вечная стена. И никогда они его не признают своим, никогда он не добьется того, чего больше всего хочет.

”Папа, я решил присоединиться к сионистам. — К этим бунтарям? Сын мой, сыночек, вот уже пол­года, как ты не ходишь в синагогу. Тебе уже двадцать лет, а ты все еще не понял, что быть евреем — значит терпеть, молиться и мириться со своим положением. — Я никогда с ним не сми­рюсь. Папа, я не нахожу в Талмуде того, что ищу. Мне нужно искать свой путь самому”.

”Мы, как птицы вдали от дома, все кружимся и кружимся, все ищем, где бы свить гнездо. Но стоит нам пикнуть, и нас сгоняют с места, и мы снова кружимся и кружимся...”


*  *  *

Рассвет окрасил Варшаву в грязно-серые тона. Из-под отяжелевших век смотрел Андрей, как по­степенно вырисовываются крыши домов. Он почув­ствовал, что кто-то стоит за его спиной.

— Очень холодно. Вернись в комнату, — сказа­ла Габриэла.


Глава восьмая

Из дневника


Война на носу.

Польская делегация срочно прибыла в Берлин для неофициальных переговоров — для других у нее не было полномочий. Все считают, что Гит­лер в действительности не хочет вести перего­воры. Пакт с Россией пока избавляет его от со­ветской армии, а насчет того, что в случае на­падения на нас вмешаются Англия и Франция, ни у кого даже иллюзий нет.

Наконец мне удалось заполучить Андрея, и из Кракова приехала Анна Гриншпан, так что сегод­ня можно собрать правление.


Александр Брандель


По всей Варшаве звонили колокола. В больших церквах и малых, в соборах и в монастырях, у Святого Антония и Святой Анны, у кармелитов и у Святой Богоматери, у доминиканцев и у францисканцев, у иезуитов и у Святого Казимира, и в церкви Святого Креста, где возле алтаря в маленьком черном ящике хранится сердце Шопена.

В Варшаве много церквей, и во всех звонили колокола. Потому что было воскресенье.

По Висле плыли белые паруса, надутые легким бризом позднего лета, а на пражском пляже ку­пались и загорали.

Понятовский и Кербедзский мосты были пере­гружены: варшавяне ехали навещать своих родст­венников в предместья, а жители предместий — с той же целью — в Варшаву.

Под Понятовским мостом растянулся район Сольц. Там пахло конским навозом, потому что большин­ство извозчиков жили в Сольце и держали лоша­дей у себя во дворе.