— Дюамель и при жизни-то не был красавцем, — продолжал Бришо, — а теперь, когда его забили до смерти… — И он прищелкнул языком, как чревоугодник. У Жоржа Дюамеля была квадратная, бульдожья голова. Низкорослый, но плотный мужчина, при жизни он, вероятно, излучал силу. Из незначительных остатков черных волос он отрастил длинные бакенбарды. Лицо его показалось Альберу знакомым. Он видел его по телевидению, когда тот выступал в качестве спортивного обозревателя.
Журналист произвел на него впечатление настырного, заносчивого наглеца. Живот его казалось вот-вот вывалится из кожаного пиджака; свои безапелляционные оценки и суждения он оглашал так, словно закруглял фразы вместо хлестких концовок звонкими оплеухами.
Теперь он лежал на спине, левая рука его была подвернута под тело, очевидно, она была сломана. Левый глаз заплыл, лицо сплошь в синяках и кровоподтеках, нижняя губа треснула, и там, где ее проткнул зуб, застыл черный сгусток крови.
Дюамеля забили до смерти, и били его медленно, жестоко. Трупы тех, кого приканчивают двумя-тремя ударами и продолжают забивать ногами уже мертвых, выглядят не так. Обычно заметны следы первых ударов, а остальное ведущий следствие узнает из протоколов вскрытия. В мертвом организме кровообращение отсутствует, а потому на теле не бывает таких кровоподтеков.
Врач, читавший им лекции, когда Альбер учился на одногодичных курсах усовершенствования, излагал тему значительно более профессиональным языком, но Лелаку и прочим достаточно было знать лишь саму суть дела. Итак Дюамеля убили не двумя-тремя ударами. Ему досталось их очень много. Голова была разбита в лепешку. Он получил удары по лбу, по вискам, по носу, по скулам, удары, которые лишь скользнули по лицу, повредите кожу, и такие, что попали в цель и от которых треснули кости.
— Интересно, как выглядел наш приятель, когда был живым? — Спросил Бришо, ища глазами Альбера. Тот нехотя шагнул вперед.
— Вопрос, сумел ли хоть раз ответить на удары этот несчастный, прежде чем рухнуть мешком на пол? — пробормотал он.
— Ну как-то он все же ответил, — сказал Буасси, обычно не вмешивавшийся в следствие, но в драках считавший себя специалистом. Альбер нервно заерзал.
— Может, уйдем отсюда? Или нужно обязательно здесь вести дискуссию?
— Как угодно, — Буасси оскорбленно смолк.
— По мне так можно идти, — оказал Бришо. — Ты огляделся?
Альбер огляделся. Гостиная хорошей, зажиточной квартиры. Стены оклеены белыми в золотых узорах обоями. Шкаф из хрома и дымчатого стекла, книжная полка, в углу магнитофонная система, видео, телевизор.
